Скорбная песнь истерзанной души.
а затем бормоча нечто вроде:
– Ах ты, сопляк недоделанный, я тебе сейчас!.. – стремительно, совсем не по-старчески, спустился с крыльца и, прежде чем я успел что-то понять и как-то среагировать, схватил меня за шиворот и потащил к дому.
Я вырвался и прокричал:
– Не смей трогать меня!
Лицо деда вспыхнуло яростью. Он вновь накинулся на меня, схватив на этот раз за ухо. Я простонал от боли, скорчился и весь съёжился, как вянущий под жаркими лучами солнца цветок.
– Пусти меня! – вопил я.
Дед схватил меня теперь за шею и толкнул на лужайку у дома. Я упал. Он тут же подоспел и хватал меня уже двумя руками за плечи, за воротник. Он тащил меня к дому.
– Я тебе покажу сейчас… – цедил он сквозь зубы. – Я из тебя человека-то сделаю…
Дед втащил меня на крыльцо, а я вцепился в перила, в попытке не дать втащить себя в дом. Но противостоять слишком долго, конечно, не мог, дед был гораздо сильнее меня. Держа меня крепко, так, что становилось больно, он пнул входную дверь – та распахнулась – и в следующее же мгновение я влетел через неё в коридор – дед швырнул меня внутрь, как какой-то хлам. Последнее, что я увидел, прежде чем дед вошёл за мной и закрыл дверь, были трое дружинников «Качества», увлечённо и весело о чём-то друг с другом болтающих, только возникших вдали, и фема Ф., что закрыла белую дверь своего кирпичного дома, запахнула полы халата, затянув пояс, и поспешно направлялась в нашу сторону.
В коридоре было темнее, чем обычно. Так мне казалось в тот момент. Я лежал, а дед в который раз нависал надо мной. Теперь, однако, он казался совсем огромным и необычайно грозным.
– Я скажу это только один раз, так что слушай внимательно! Это мой дом, ты здесь живёшь, потому что твой отец…
Стук в дверь прервал речь дедушки. Это была фема Ф.
– Встань, – шёпотом велел мне дед и сам поднял меня. – И чтобы ни звука! Молчи – не то хуже будет.
Дед сделал глубокий вдох, поправил причёску и открыл дверь.
Фема Ф. была мудрой женщиной. И стоя на крыльце, увидев моего деда сквозь приоткрытую дверь, она ни слова не сказала о неприятном инциденте, свидетельницей которого стала. Во всяком случае, она ничего об этом не сказала в тот момент. Потом, когда я буду обитать в доме Кальви, и лишь раз появлюсь в районе, дабы навестить именно фему Ф., мою спасительницу, мою покровительницу, она, в нашу, как окажется, последнюю встречу, расскажет мне о разговоре с моим дедом. В те дни ходить она уже не могла. Её навещали все жители района. А дед, надо сказать, был одним из тех, кто навещал особенно часто, он много ей помогал.
И вот, лёжа в постели, эта благородная, сильная, мудрая, хлебнувшая горя женщина, подобно строгой, но справедливой наставнице, стала отчитывать моего дедушку – высокого, широкоплечего мужчину, наводящего ужас на меня и, вероятно, на всех мальчишек и девчонок округи.
– «Ты сам во всём виноват, – сказала я ему. – Ты бы слишком строг с мальчишкой. Так нельзя. Чего же ты теперь хочешь? Чтобы он навещал тебя, говорил с тобой, как ни в чём не бывало? Ты ж лупил его почём зря у всех на глазах! Думаешь