Скорбная песнь истерзанной души.
а он не знает меня, да и не стремится узнать.
Мы говорили очень долго246. Об отцах и раннем детстве, о том, как оказались в этом районе, о самом районе и жизни в нём, говорили о друг друге. Наступил поздний вечер. Алексей Лавлинский так и не появился дома, а мой дед, как я узнал позже, искал меня по всей округе (и не сумел найти в доме по соседству); мне потом досталось за то, что я без предупреждения покинул свой пост и ушёл неизвестно куда так надолго.
В тот день, когда я вышел в дружину и встретил Тори после того, как дедушка-сосна под негласным надзором всех соседей задал мне трёпку, она сказала мне:
– Ох и досталось же тебе вчера!..
– Да мне уж не привыкать, – ответил я. – В последнее время отчего-то всем хочется набить мне морду. Дед родной – и тот не сдержался.
– Barbarism begins at home, right? – с улыбкой заявила Тори247, пока мы шли вниз по улице.
– Ну-у-у-у… наверное… – несколько растерянно отвечал я.
Тори остановилась. Я продолжал идти. Потом заметил, что её нет рядом, остановился и обернулся.
– Что? – спросил я.
– Только не говори мне ради бога, что ты не слушал The Smiths!..
Я молчал.
– Ну? Так слушал или нет?
– Слушал, слушал, – испуганно оправдывался я. – Только не понимаю, к чему это всё…
– А что именно ты у них слушал?
– «The Queen Is Dead».
– А «Meat Is Murder»?
– Нет, такое не знаю.
– Ужас! – воскликнула Тори. – Сегодня зайдёшь ко мне. Отца не будет. Я тебе кое-что покажу…
– А мне покажешь?! – возник из ниоткуда один из дружков Вальтера, широко улыбаясь своей кретинской улыбкой, поднимая брови.
Всё, что Тори ему показала – это лишь средний палец; и следом послала его куда подальше. А он, смеясь, действительно удалился в неизвестном направлении. Смех его постепенно затухал среди домов, машин и деревьев.
Вечером мы опять сидели у неё дома. На этот раз она села в кресло, а я, как всегда, расположился на диване. Тори взяла с полки шкафа виниловую пластинку, достала её из конверта, конверт протянула мне, а сама поставила пластинку и включила проигрыватель. Заиграла музыка.
На обложке был изображён солдат. На шлеме у него было написано: «Meat is murder». Я подумал: «Интересное заявление для солдата». Я представил, как он бежит по полю битвы с винтовкой в руках и этой надписью на шлеме, как стреляет из окопа, убивая одного, второго, третьего и как кто-то убивает его самого. Он падает навзничь, роняет оружие, шлем слетает с его головы, а глаза его – погасшие и широко раскрытые – обращены к небу, в котором парят чёрные вороны и в полёте складываются в надпись: «Meat is murder». В следующий миг они ни с того, ни с сего вспыхивают огнём и прахом падают на землю. Прах засыпает тело солдата – так, что его почти не видно. Остаётся только его шлем и надпись на нём, что несколько стёрлась. Одно слово значится теперь на нём: «Murder». И всё.
Звучала первая песня. Я слышал слова, что западали мне в душу.
I want to go home
I don't want to stay
Give up education as a bad mistake
Но
И сами не заметили, как легко и непринуждённо у нас это вышло.
Дескать, ну, ты понял, да?