Лазутчикъ. Часть I. Филипп Марков
Богачов.
Уминая порцию кислых щей, Степан рассказывал истории о себе и полку, о том, что произошло в отсутствие Денича.
– Ну так и чего. В квадратном лесу сражались, когда. Ранило меня осколком. Валяюсь я весь окровавленный, значит, себя не помню и выдал как на духу командиру, давай кричать, аж слезами залился: «Простите, Ваше Высокоблагородие, простите, простите, кричу – БОгачов хихикнул, я не Степан Богачов, говорю, я Василий Богачов – беглый каторжник!»
Денич вскинул брови от удивления и уставился на Богачова с застывшей у рта ложкой супа.
– Да вы не волнуйтесь, господин поручик, обошлось все! – замахал руками Богачов, – у меня же георгиев несколько, простили, перед самим Государем просить о помиловании хотят. Скрывать нечего уже!
– Так что случилось-то все-таки, как оно вот так вышло? – спросил поручик.
– Да что-что, глупость случилась! За брата вступился. А человек тот возьми да помри. Меня хвать и на каторгу. Война началась, я бежал. Дома был, паспорт отцовский наспех схватил, его как раз Степаном и звать.
– А тебя-то может Василием называть?
– Да не-е. Привык я тут уже к Степану и документы на это имя. Пущая Степаном покамест и останусь. Недавно сам командир полка сюда заглянул, но тайком почти, в гражданской одежде. Сказал, что ходатайствовать за меня будет инспектору пехоты, Великому Князю Павлу Александровичу, и Шефу полка, Великому Князю Дмитрию Павловичу, так что с таким покровительством уже бояться нечего.
– Степан, ну вы тем не менее, соблюдайте осторожность, я разумеется вас не выдам, но не стоит первому встречному рассказывать такие вещи, – снизив голос произнес Денич.
– Вы правы, поручик, рот на замок, – Богачов сделал характерный жест.
Тем временем к столу подошел Петрухин, – о чем толкуете, хлопцы?
– Да о всяком, – махнул ладонью Денич, скосив взгляд на Богачова, – как раз хотел задать Степану вопрос. У меня в полку друг – Георгий Артемьев. Не знаете ли что-нибудь о судьбе его. Уверен, вы должны были слышать о том, как он убил предателя Шеина, застрелившего горячо любимого нами капитана Николаевского.
– А как же. Слышал, слышал. В квадратном лесу злосчастном бок о бок, считай, стояли. Точнее бежали на пулеметы. Он свою полуроту вел, свирепый как волк!
– И что же с пулеметами? Наших много ли полегло?
– Пулеметы взяли. Но и немец тогда кровушки нашей здорово напился.
– А Артемьев что же?
– Многие тогда обвинили его в безрассудстве, дескать понесся оголтело на пулемет. Но я так не думаю. Пулеметов было тогда несколько. Он един с солдатами был, в порыве с ними помчался, не приказывал никому. Они добровольно так решили, знали, что на смерть идут под такую очередь. Так и стоит в голове трещотка эта смертоносная… татата-тата-та… Он приказывал только ложиться солдатам, потом вставал первый и бежал. Я с ним бежал. Его чудом не ранило тогда, да и меня. Но как говориться, двум смертям не бывать, дальше сами знаете.
– Вот