Миров и Богатый. Крах «Общества мертвых поэтов». Мурат Тюлеев
вызвалась Оля, а Изида осталась мыть посуду.
Они шли молча, но это молчание не было тяжелым. Ветер, казалось, за время пребывания Мирова в издательстве «Изида», угомонился, и было не так холодно, как днем.
– Честно говоря, твои стихи мне нравятся больше, – сказала Оля, – чем те, которые мне приходится ежедневно перепечатывать. Знаешь, как тяжело было сто двадцать раз перепечатывать «Бронепоезд любви», ужас! Мне кажется, теперь у меня навсегда в памяти останутся эти стихи Изиды. Впрочем, нет. Ведь позабыла же я ее прошлые книги.
– А как они назывались? – улыбнулся Миров.
– Постой, сейчас вспомню, – остановилась Ольга, – погоди-ка… Смотри-ка, забыла!
Этот факт очень обрадовал девушку. Действительно, вечно помнить про какие-то мортиры секса было бы ужасно. С этим Леонид был согласен.
– Скорее бы четверг, – тем временем вздыхала Ольга.
– А в четверг что-то изменится? – спросил Миров.
– Конечно, – убежденно сказала Ольга и, прощаясь, подала Леониду маленькую руку.
11. Последний визит в газету
Со дня посещения Мировым редакций областной и городской газет тем временем прошла неделя. Сочтя это время достаточным для знакомства с его трудами, Леонид направился туда вторично, дабы выслушать официальный приговор своему творчеству. Или же вкусить первые плоды успеха.
В коридорах «Рыночного пути» происходило все то же деловое перемещение тел и вещей. Из пункта А в пункт Б несли бумажки, освященные факсимиле, обратно волокли старые подшивки. Леониду встретился все тот же лысый мужичок, который имел привычку прощаться и не уходить. Лысый приветливо глянул на посетителя, но на приветствие не ответил. Пребывая в добром расположении духа, поэт на него не обиделся, а уверенно подошел к двери Тамары Борисовны Громовой. Дверь была слегка приоткрыта. Постучав и услышав «м-да», Леонид боком просочился в дверную щель.
– А, это вы, – равнодушно сказала женщина таким тоном, будто Леня сновал из кабинета в коридор, и обратно, изо дня в день. – За отзывом?
– Да, – кивнул молодой поэт, озадаченный видом Тамары Борисовны, который был отстраненным от всего земного и не предвещал ни хорошего, ни плохого. Казалось, она даже не помнит того, что Леонид приносил какую-то тетрадь. Было похоже, что она реагирует на вошедшего просто так, как на знакомое лицо.
– Я ознакомилась с вашими трудами, – важно произнесла Громовая, – сядьте.
Леонид сел. Тамара Борисовна долго ковырялась в глубине стола и, наконец, извлекла довольно потрепанную ученическую тетрадь, в которой поэт с трудом узнал свою рукопись. Тетрадкой явно били мух, хотя, возможно, рвали друг у друга в читательском экстазе. Ее края обветшали, она самопроизвольно сворачивалась в трубочку, сколько женщина не пыталась придать ей первоначальный вид.
– Вы читаете наших великих русских поэтов? – вдруг спросила она.
– Кого именно? – с робкой улыбкой попытался уточнить Леонид.
– Классиков! Пушкина, Некрасова, – Громовая