Миров и Богатый. Крах «Общества мертвых поэтов». Мурат Тюлеев
как и все поэты, собственно говоря, была и слепа, и глуха, пока не завершила чтение «Кистеня». После этого она рухнула в кресло, кинула в рот помадку и налила себе холодного чаю.
С жадностью утоляя жажду, навеянную собственным творчеством, она делала знаки рукой, смысл которых был не совсем ясен. То ли это было небрежное: «Цветов не надо», то ли требовательное: «А теперь вы, Леонид».
Ольга, вероятно, понимала жестикуляцию сестры и подруги лучше, потому что оживилась, развернула стул фронтом на Мирова и очаровательно улыбнулась.
Тут самое время описать ее внешность, потому что именно в этот момент Миров разглядел секретаршу Изиды получше. Сестры не были похожи, что, в общем-то, можно принять за правило, говоря не только о сестрах двоюродных. Если Изида Бах была носатой, черноволосой и сухонькой, то Ольга была полной противоположностью, то есть милейшим созданием, у нее были вьющиеся, крашеные в махагоновый цвет волосы, ниспадающие на круглые плечи, кроткие глаза с восточным разрезом, почти круглое лицо, небольшой, но стандартный для симпатичной женщины нос и пухлые губы. Говорила она очень тихим голосом, как бы прорывающимся на волю в минуты веселья, но тут же вновь приобретающим обычную мягкость, и казалась робкой. Фигурой Оля обладала приземистой, обещающей произвести полноту при благоприятных условиях будущего замужества.
Охватив все эти приметы скромным, молниеносным взором, Леонид достал, как всегда, из-за пазухи тетрадь, которую постоянно носил с собой. Со стихами на сердце он порой даже засыпал, а бодрствуя, не мог без них ни пить, ни есть.
Зачитал он из скромности всего пять-шесть вещей, одну из которых Оля с Изидой бисировали, впрочем, справедливости ради надо сказать, что больше восторгалась Оля, а Изида ее только поддерживала.
Армейский почтальон приносит мне конверт,
и личного состава срывая подготовку,
плывет по волнам рук любительский портрет,
запечатлевший милую головку.
Пусть снимок не цветной, но на вопрос солдат,
какая ты на деле, я скромно отвечаю:
зеленые глаза, каштановая прядь,
моя девчонка самая простая.
Уединившись в кубрик, на тумбе у окна,
в письме я напишу, что духовские будни
мне скрасит фотография, как оберег она
от старшины и от ночной побудки.
Когда же в мой альбом приклеит ротный писарь
три буквы «ДМБ» из розовой фольги,
вздохну, мол, пережил шесть месяцев без писем
И все прощу: мы больше не враги.
– Почему ты называешь свои стихи экспериментальными? – спросила Изида. – Эти вещи вполне удобоваримы. Мои куда авангарднее.
– Я редко читаю вслух то, что причисляю к опытам. А эти, как песни, они на публику. Зачем будоражить умы? – улыбался Леонид.
– А в литгостиной будут опытные стихи? – полюбопытствовала Ольга.
– Там