Труха. Мартин Брунов
не к тому, чтобы весь мой ум испытали, а поиздевались в радость, – угрюмо шагаешь в свою конуру, не замечая пути, от которого остерегали. Бойллс сбивает детей, я оказываюсь в конце последнего летнего месяца и не понимаю, было ли это на самом деле или нет.
В окно ударилась птица и тем самым отвлекла: подойдя ближе, я увидел её жалкие конвульсии на подоконнике. Несчастное существо вертелось по часовой стрелке, в конце концов не удержало равновесие и пало вниз, так и не расправив крылья; но перед смертью писк пернатого накинул тряпку на воспоминания, и те умолкли, заставив почувствовать меня в своём теле. Вернуться к прошлому не получилось: туман сгустился на образах, и те стали его частью. Внезапно зазвонил телефон на кухне. Я поднялся и пошёл к нему через коридор, дабы ответить.
Неуверенно я встал перед звонящей трубкой, тревожным звоном манящей к себе. Поймав себя на мысли, что уже это было, моя рука невольно потянулась к телефонной трубке, точно предвидя первые слова, которые родным женским голосом обратятся ко мне.
– Алло? – спросил я, сорвав трубку и приложив её к уху.
– Привет, Саймон, ты уже на месте? – женский голос был тревожен, вздрагивал моментами. Кто-то по ту сторону трубки волновался.
– Да.
– Ты забыл взять писание…
– Мама, – перебил я, – зачем мне по писанию учебник, если мне его выдадут?
– Ты же знаешь, что в библиотеке, если не дашь залог или денег, то тебе не дадут учебник. Давай я приеду и привезу? У тебя прибрано? Ты всё разложил? – голос матери своим переживающим дрожанием выводил меня из себя, а вопросы тем более приближали ту точку кипения, где мой развязанный язык оборвёт с матерью всякую связь.
– Приедешь завтра, в пятницу? – сдержав себя, я спросил про случайный день, чтобы выяснить, в каком времени я оказался.
Недолгое молчание, какое-то бульканье на той стороне трубки, и ответ: «Завтра воскресенье. Ты уехал два дня назад. Волнуешься?».
– Нет, просто… не приезжай.
– Почему? – расстроенный голос выдал ноту печали, и мне на душе стало плохо. – Маму видеть не хочешь, да?
– Хочу, – отвечаю я равнодушно и стараюсь найти повод прервать разговор. Я не хотел с ней говорить, зная наперёд бессмысленность нашего разговора. Он уже был когда-то, и он уже ни к чему не приведёт.
– Так, значит, приеду?
– Как хочешь.
– Саймон!
– Что? Хочешь – приезжай, не хочешь – сиди дома.
– Да что стряслось? Сынок, я же волнуюсь за тебя; кто же ещё есть у тебя, кроме матери?
– Мама! – крикнул я в трубку. – Я всё сделаю, оставь меня в покое!
– Саймон… ещё пару дней назад ты был мил со мной. Что изменилось так резко?
– Пару дней?! – закричал я и кинул трубку о стену, убежав в комнату. Тошнота и горечь подступали от всего, что хоть краем напоминало течение времени. Очертания той муки снова встали перед моими глазами и овладели разумом, наводя на него чувство безнадёжности, по кусочку