Труха. Мартин Брунов
но не в том плане, что было со мной раньше, а жгучая злость и гадкая досада сверлили мне душу так, что я не мог найти себе места в случае, если не давал своим эмоциям выход: моментами агрессия брала верх, и однажды, держа путь в университет на очередную пересдачу, я пнул собаку той женщины, после чего неплохо схлопотал от хозяйки, но и та успела получить по своему лицу своей же сумкой, когда я вырвал её из женских слабых рук. Хоть и часто в моей голове крутились мысли подобного плана, где я фантазирую на тему того, как я наношу кому-то увечья, но никогда не решился бы реализовать этот план в жизнь из-за боязни осуждения и наказания; но какой смысл было уже бояться, если каждый мой проступок забывался на следующий день и в теории я мог бы творить бесчинство до тех пор, пока мне не надоест? Постоянное чувство надвигающегося стыда и чувство страха перед людьми притуплялось, равнодушие росло из зёрен вечного повтора, и скука брала верх надо мной. Однако всякое желание нанести кому-то вред сменилось со временем на простую скуку, которая стала причиной многих моих поступков, совершённых только из желания развлечь себя.
В начале, конечно, это было что-то вроде детского любопытства и робкого взгляда в бездну, с которой начинаешь заигрывать и перестаёшь испуганно бежать от своего отражения в ней. После – смирение с тем, на что я, оказывается, был способен: отобрать, оскорбить, пнуть, сломать и прочее, что на моём месте мог сделать любой нормальный человек, если бы эмоции взяли над ним верх. Я же действовал из скуки, и этот опьяняющий опыт заставлял делать больше и больше. Временами, задумываясь, насколько далеко я могу зайти, приходилось переступать через ту часть сознания, где ещё сидели совесть и стыд, и каждый идущий против них поступок вызывал жгучую боль на душе, которая, к счастью или нет, с каждым днём становилась меньше.
Я думал, что способен и на это, но мне стало так мерзко от себя, что я сбежал после того, как решил пойти за Мартой к ней домой. Она тоже жила в гетто, но несколько дальше моего дома. Хоть и странно, что она не заметила моего преследующего шага, но это было в рамках её привычки залезть в свои воздушные замки, о которых она рассказывала в ту нашу первую встречу, и увлечься ими настолько, что ничего не могло отвлечь её от мыслей. Блаженная, только тело оставалось в этом мире, своей же душой – разрывала время и пространство в поисках своих истинных желаний, как неприкаянная.
Влажный воздух и сквозняк проели собой подъезд дома, лампочка на первом этаже нервно дрожала своим светом. Я набросился на Марту сзади и упал вместе с ней на мокрый пол. Закрыв её рот своей рукой, другой я пытался стянуть с неё пальто, но смог лишь расстегнуть пуговицы и порвать рубашку, под которую пролез пальцами и начал ощупывать её тело. Нежная, дрожащая под моими касаниями грудь будоражила моё сознание, и желание усилилось в стократ, перекрыв всякое разумное, что могло в тот момент оставаться во мне. Извиваясь подо мной, подобно змее, мой интерес возгорался, и, кажется, по губам текли слюни. Интересно, не оброс