Вихорево гнездо. Женя Каптур
успел Людвиг спуститься благополучно, как заплелись у него ноги. Проскочил молодец пару ступеней и с силой об стену хряснулся. Эх, ну здравствуй, синяк новый.
– Ауч!
– Утро злое, дорогуша.
Встрепенулся МакНулли. На скамье за столом широким, прямо с ногами босыми да чумазыми, сидела девица из народца скрытого. Висок на ладонь опирала да за человеком непутевым доглядывала. Взор у той девицы – птицы хищной: мрачный и настороженный.
Не поспев опомниться, Людвиг растерянно вопросил:
– А разве не доброе?
Несколько секунд сверлила баггейн МакНулли бельмами своими чудны́ми бесцветными, ни дать ни взять, стекло морское – холодное и мутное. После фыркнула и отвернулась:
– Не в твоем случае.
Улыбнулся Людвиг натужно и бочком к столу подошел. Снедало его поровну любопытство с волнением. Много баек в мире про баггейна ходит. Равно тех изображали как распоследними злыднями, так и славными малыми, коим ни что человеческое не чуждо. Молодец помышлял здраво – истина где-то посредине. Сам МакНулли баггейна повстречал вперой. И ныне, при свете дня, мог хорошенько рассмотреть новую знакомую.
Оказалась фейри осинкой хлипкой, короедами изгрызенной. Вся в царапинах, ссадинах да расчесах. Места целого на баггейне не шибко больше, чем на вечно подранном Людвиге. При всем при том, ни единого шрама давнего парень углядеть не смог. Острые коленки, локти, черты лица и язык, как нож – была девица сплошь из углов сбита. Рубаха безразмерная – видать, с плеча чужого – токо пуще фигуру неказистую подчеркивала. Смахивала оборотень на дворнягу безродную, шелудивую и потасканную, но тем паче опасную. В личине человечьей у баггейна завсегда черты звериные наличествуют. Отгадать, какой тварью девица обращалась, и дураку труда не составит. Рога-серп (второй обломан наполовину), растопыренные уши, черточки зрачков – и, помнится, в тот злополучный день МакНулли успел углядеть даже хвост, торчащий из прорези рубахи – не давали обмануться. Однако нутром чуял молодец в козе той хищника. Не несло от оборотня скотиной, а как-то по-особому веяло мускусом и горечью. От сей горечи сосало под ложечкой.
Наполнило комнату молчание тягостное. Откашлялся Людвиг, улыбнулся, и протянул фейри слегка вспотевшую ладонь:
– Я Людвиг МакНулли, а как тебя величать?
Косо зыркнула баггейн на протянутую руку и лишь скривилась презрительно. Покраснев, молодец поспешно убрал ее за спину.
– Прости, меня звать Людвиг, а…
– Как скажешь, – перебила его девица. – Хоть жопа с ручкой, мне какое дело.
– Ха-ха, да… А твое имя?
– Имя? На холеру оно тебе, смертный?
– Ну, должен же я как-то к тебе обращаться.
– Предпочту, чтоб ты, негораздок63, ко мне вообще не обращался, – ответила тяжеловесно фейри, затем нехотя добавила: – Бестолочь одна меня Юшкой кличет.
– О, хорошо! Приятно познакомиться, Юшка!
– Не взаимно, арш64.
– Кхм,
Негораздок – недалекий человек.
Брань.