Вихорево гнездо. Женя Каптур
один. Всех вас тянет сюда. Сирые, убогие, пропащие души! Баггейн отчаянно схватилась руками за голову. Пробежала пальцами по влажным спутанным кудрям. Обхватила рога. Как ей хотелось вырвать их из черепа и вонзить прямиком в грудь тому, кто не утоп в болоте. Всадить до основания, покуда не лопнет тонкая кожа и не польется кровь потоком нескончаемым, наполняя собой болото. Разорвать на мелкие кусочки и сожрать. Чтоб ни одна косточка не досталась поганой нежити. Чтоб ничего не досталось Ему! Серые глаза Юшки на миг вспыхнули отражением безумия – душным и болезненным, но тут же потухли. Она зверь обученный рвать за глотку. Выслеживать. Догонять. Убивать. Охранять. Послушная марионетка. Тряпичная кукла. Внутри которой опилки и ничего более. Ничего.
Саданула Юшка парня кулаком в живот и спешно на бок перевернула. Охнул незнакомец, содрогнулся и исторг из себя воду тухлую. Когда корчи прекратились, медленно моргнул стекленеющими глазами. С трудом перевел их на оборотня, тщетно пытаясь свести в одной точке. Похоже, узнал. Собрав остатки сил, он почти беззвучно прошептал:
– У вас такие красивые рога…
Изо рта плеснула тина, темными разводами обволокла подбородок. Парень затих. Юшка бессильно опустилась рядом. Подтянула к груди острые колени и разрыдалась. Ее плачу подвывали окрестные вытьянки. Души не упокоенных умерших выли, моля схоронить их кости. О чем молила баггейн, ведала она одна.
↟ ↟ ↟
Теплый аромат душных снов окутывал. Немного сладкий, как запретные ягоды ежевики. Немного горький, как дым полыни. Дурманил сродни перебродившему вину. Будил глубоко запрятанные воспоминания. Болезненная память – ранка, что едва начала затягиваться, как с нее содрали корочку. Аромат дразнил утерянными чувствами. Тоской по дому.
Пыля любила свою семью. Отца с его широкими плечами, на которых так весело каталась в детстве, и сеточкой морщин в уголках насмешливых глаз. Тихую мать, что снисходительно улыбалась, гладя солнечных зайчиков, скачущих в волосах дочери. От нее всегда пахло корицей и свежим хлебом. Пыля любила их старый дом, окутанный призраками прошлых поколений и душным запахом цветов вперемешку с пылью. Она любила свою жизнь.
Теперь девушка и не припомнит, какие цветы в тот день стояли в вазе. В тот последний день. Может, то были розы, засохшие с одной и подгнившие с другой стороны? Гниль со сладковатым подтоном. Запах неизбежной кончины. Он пропитал собой девичью комнату И глубоко засел в сердце Пыли. Отделаться от него, казалось, возможно, лишь вспоров себе грудь и вынув сердце. И с ужасом обнаружить, как некогда алая плоть налилась нескончаемой тьмой, словно спелые ягоды ежевики, оплетающие могильные камни. Вовек ей не смыть ягодные чернила с рук. Да то и не чернила вовсе.
Пыля вздрогнула. Ветер ночной, бойкий странник, наведался в гости. Засвистел, заухал в щелях крыши худой, застучал ставнями, что на паре гвоздей да честном слове висели. Сдул девичий сон, как мучную пыль с мельничного жернова. Сморило Пылю прямо за столом, среди разложенных вокруг пучков трав, скруток коры, пахучих свертков, мешочков, скляночек, ступок и прочей знахарской утвари. К щеке прилип листочек, а