Чистый четверг. Тамара Ломбина
Светочку. Специально ставила ее на подоконник пухленькими ножками.
Выкурив полпачки, Шурка уходил. При всем своем мужском непостоянстве, он был честным человеком и, пока не ощущал, что справился с факельным чувством к очередной негордой красотке, не возвращался в дом, жил неизвестно где. Потом являлся с повинной. Страстно любящая его Людка плакала, драла его за вихры, колотила своими кулачками и, уложив спать после сладкого примирения, выходила к матери в маленькую комнату и плакала у нее на плече:
– Люблю я его, ирода, маманя, ой, люблю…
– Та он же ж и не такой уж плохой, – вставляла было тетя Маруся.
– Кобель, кобель, ненавижу я его, ненавижу!..
– Так чего же приняла? – поглаживая по черным кудрям Людку, спрашивала, улыбаясь, Мартыненчиха. – Прожили бы и без него, кобеля.
– А без него, ирода, тоже не могу…
– Ну ничего-ничего, мы ему как сына родим, да потом еще одного, так он и образумится, а? – заглядывала Мартыненчиха в заплаканные очи снохи. – Давай, Людушка, давай мы его скрутим, не оставим в сердце свободного места на глупости.
Давно выросли внуки, но даже когда «на старости лет» Шурка опять вдруг взбрыкнул и нашел себе «брунэтку» моложе Людки, мать, уже тяжело больная, заявила:
– Бросишь жену, считай, что со мной развелся, на похороны не приходи, к могилке не моги приступить.
Как ни странно, но хоть тетя Маруся в конце жизни похудела и помолодела, я, уже взрослый человек, рядом с ней опять почувствовала себя ребенком из того нашего общего двора, где соседи становились немного, а иногда и много, родственниками.
– А помнишь, теть Марусь, «Тына-тына у Мартына воровали огурцы, Мартыненчиха сказала: вы, ребята, молодцы!»? – Изменяя голоса, напевали мы эту дразнилку под ее окнами. И я запоздало краснею по самую макушку. – Не обижалась ты на нас за эту дразнилку?
– Чего ж обижаться, дети есть дети, а если вправду сказать, то мне приятно было, что до сих пор помнят, что я Мартыненчиха, жена Мартына, значит.
Сердце мое зашлось от нежности и жалости. Я беру прозрачные от худобы руки тети Маруси:
– Теть Марусь, ну почему хорошие люди такие несчастливые бывают?
– Ты никак обо мне, милушка? Да ведь я везучая, а значит, счастливая.
– Ты счастливая? – изумляюсь я потому, что, сколько помню, ее все бабы жалели.
– Конечно, девонька, как вспомню жизнь свою, так, словно солнечный день, мне она мерещится. Жаль, мамы не помню. Только отца и коня.
Да, детство у тети Маруси необыкновенное: мать с отцом познакомились и поженились в чапаевской дивизии. Мать в одном из боев погибла, а отец, который очень хотел сына, так и возил дочь за собой.
– Я долго своего отличия от мужского сословия не понимала. Отец так и не женился, а чуть я в возраст вошла, он и умер. Спасибо, взяла меня одна немка-белошвейка в услужение. Везло мне на хороших людей: и шить меня научила, и, когда замуж пошла, машинку мне подарила. Не раз я ее добрым словом помянула, а ее «Зингер» детей мне в войну от голодной смерти спас.
– Я тебя,