Мое облако – справа. Киноповести. Ю. Лугин
предъявы не будет… Сдавай уже!
– Чего?
– А кто в буру перекинуться предлагал? – Чимба, сладко потянувшись, смотрит в потолок и напевает:
Сердце, Сердце, тебе не хочется покоя!
Сердце, как хорошо на свете жить…
Вован достает из кармана засаленную колоду самодельных карт, тасует их и подхватывает:
Сердце, как хорошо, что ты такое!
Спасибо, сердце, что ты умеешь так любить!
…Обшарпанный закопченный потолок кондейки перед глазами Чимбы вдруг голубеет и по нему плывут пушистые, как вата, облака, а знаменитая песня Леонида Утесова звучит ликующим дуэтом на два голоса – мужской и мальчишеский.
Петляя по грунтовой дороге посреди золотого пшеничного поля на велосипеде, распевая во все горло, несутся Сергуненков-отец и подпрыгивающий на раме между его рук перед рулем счастливый семилетний Сергуненков-сын.
Сердце, тебе не хочется покоя!
Сердце, как хорошо на свете жить!
Сердце, как хорошо, что ты такое!
Спасибо, сердце, что ты умеешь так любить!
– Что с тобой? – трясет за плечо приятеля Вован.
– Да так, ничего, – говорит Чимба и касается век указательным и большим пальцами. – Соринка в глаз попала…
Он берет в руку веером карты и, криво ухмыльнувшись, запевает совсем другую песню, которую Вован так же легко и быстро подхватывает:
Вечер за решеткой догорает,
Солнце гаснет, словно уголек,
И тихонько песню напевает
На тюремной койке паренек…
Вован и Чимба азартно режутся в карты. Горел стучит молотком…
8
Сказать, что Тулайкин, как-то умудрившийся одной рукой нести перед собой свернутый рулоном полосатый матрац, идет по интернатовскому коридору, – не сказать ничего. Ибо он не идет, а шес-тву-ет. Именно так – важно и неторопливо, снисходительно, но блюдя авторитет, свысока, но с намеком на отеческую нежность взирая директорским оком на вверенный его чуткому наставничеству контингент в лице четвероклассников. Четвероклассники по ходу его движения испуганно лепечут: «Здравствуйте, Василий Петрович!» – прилипают спинами к стенам и почти готовы залезть с ногами на подоконник.
Следом за Тулайкиным, как грузовая баржа в кильватере мощного ледокола, с обычным шерстяным одеялом и стопкой постельного белья движется Алевтина, на которую контингент реагирует более лаконичным «Здрасьте!» – и провожает любопытными взглядами.
Свернув в узкий закуток в конце коридора, Василий открывает ногой обшарпанную дверь и, компенсируя возможное неудовольствие от ее обшарпанности, не выпуская матрац, вытанцовывает перед Алевтиной танец дворецкого перед госпожой под названием: «Милости просим, входите!»
Алевтина входит в комнату. Тулайкин шес-тву-ет следом.
Комната выглядит довольно удручающе, как любое нежилое помещение в учебном учреждении,