«Ночные летописи» Геннадия Доброва. Книга 1. Геннадий Добров
в интернате дети разных возрастов жили все вместе – и кто в выпускном классе учился, и кто только был принят. И, конечно, кто помладше, они тоже стали лазить на крышу. А когда младшие начали лазить, то кто-то там или упал, или просто шумел, гремел, бегал по крыше так, что привлёк внимание жильцов из других домов. И те пожаловались.
Глава 9
09 января 2006 г.
Вечером на крыше МСХШ. Жизнь в интернате. Ночное рисование. Занятия в классах. Учителя. Художники-гости. Олег Целков. Сундарев. Ваня Свитич. Володя Кутновский. Свидание в психбольнице в Новосибирске.
В общем, нашим ночным походам на крышу был положен административный конец. Но я помню, как в эти романтические ночные вылазки было интересно наблюдать за ребятами. Стояли мы как-то там на крыше, я смотрю на эти огни Москвы и просто так говорю как бы в пространство: сколько огней, они разбросаны, как драгоценные камни. – А один парнишка по фамилии Чесноков вдруг мне отвечает: вот ты и рисуй так, как говоришь, как будто это драгоценные камни. (Тут, конечно, можно задуматься, потому что дети – хотя они и юные, но мысли у них смелые и серьёзные.) Рисовать огни, как драгоценные камни, мог сказать только Врубель, который так и рисовал. Большинство же художников просто возьмут кисточкой жёлтую краску, коснутся несколько раз, и всё. А огни ведь совсем другое дело, они действительно разные – то оранжевые, то красные, то зелёные, то какие-то седенькие. В общем, много всяких огоньков в Москве, и все они светятся и создают драгоценное ожерелье.
Я такие ожерелья видел уже в зрелые годы, когда летал на самолётах. Вот ночью мы летели в Магадан, и я вижу, будто на тёмной поверхности земли разбросаны алмазы. Там не видно ни города, ни улиц, ничего, а просто огоньки. И вот эти огоньки с большой высоты переливаются, как драгоценности, будто ожерелье какой-то женщины-великанши туда бросили, и оно сверкает в темноте. Вот что значит ночные огни, это совершеннейшее чудо.
Жизнь в интернате протекала как-то по-особому, там совершенно не замечалось время и никогда не приходилось скучать. Место наше ограничивалось коридором и холлом, где всегда было интересно, потому что собралось отовсюду много совершенно разных детей. Борис Овчухов, например, выходил в коридор, ставил зеркало (небольшой осколок у него был) и рисовал свой автопортрет в зеркало. И он мог это делать целый день. Я рисовал, как играют в шахматы или уроками занимаются. А один парнишка всё время зарядку делал – выйдет в одних трусиках и начинает изгибаться в разных упражнениях.
В холле стоял телевизор и имелась радиола, вечером там заводили пластинки, «Рио-Риту» вот я помню. У нас уже образовывались влюблённые пары. В интернате жили две родные сестры из Подмосковья, Левшуновы, и учились два высоких парня, Каракашев Вилен с Кавказа, и Солдатов, кажется, из Подмосковья. И вот они между собой уже дружили, таинственно шептались, уединялись. (Потом в институте они женились на этих двух сёстрах.)
После уроков
У нас был воспитатель Арам Акимович,