Ведьмы. Запретная магия. Луиза Морган
одну руку. – Такова была воля Богини, дочка.
Урсула провела пальцем линию в пыли, оставшейся от высыхающих листьев на столешнице.
– Ты была с ним. Ты разделила ложе с незнакомцем.
– Утром следующего дня он, его повозка и серая лошадь скрылись.
– Клан знал об этом?
В ответ Нанетт фыркнула:
– Они узнали об этом, когда мой живот начал округляться.
– А то, что рассказала Флеретт… Это было правдой?
– Да, было и есть.
– Все это время, маман? Все эти семнадцать лет ты продолжаешь думать о нем?
Нанетт посмотрела на дочь глазами, полными любви.
– Это была цена, уплаченная мною за тебя. Это ценнее всего на свете.
Урсула переплела пальцы матери со своими.
– Но он может быть где угодно. Он мог жениться. Или умереть. Или…
– Ты думаешь, что перестанешь меня любить, когда я умру?
Странное выражение – то ли удивление, то ли грусть – промелькнуло в глазах Нанетт.
– Любовь – это особый вид магии, Урсула, и она весьма своеобразна. Я молила Богиню о ней, и она ниспослала мне ее.
– Однако спустя столько времени…
Нанетт выпустила руку дочери и потянулась за пучком розмарина.
– Я могла бы попросить Богиню отнять у меня магию, но не сделала этого. И да, он все еще в моих мыслях. Иногда я томлюсь по нему. Я не настолько стара, чтобы не хотеть близости с мужчиной.
– Но ведь есть и другие мужчины.
Нанетт подняла нож и отрезала часть бечевки.
– Не для меня. Pour moi, jamais[40].
Она продолжила свое занятие, старательно обматывая веточки розмарина бечевкой. Нельзя сказать наверняка, но Урсуле показалось, что глаза матери заблестели, и это ее удивило. Могло ли воспоминание о Майкле Килдаффе вызвать слезы спустя семнадцать лет?
Нанетт вздохнула и отложила пучок розмарина в сторону.
– Теперь ты понимаешь, почему Флеретт хотела, чтобы ты знала.
– Не совсем.
– Магия дорого обходится нам. – Нанетт связывала веточки, не поднимая головы. – Если будешь колдовать, за это придется расплачиваться.
Урсула сжала губы. Рассказ о Майкле Килдаффе оказался захватывающим, и она была рада услышать его. Ей было жаль мать, которая тосковала по тому, кого не видела так долго. По человеку, с которым провела всего одну ночь. Она понимала, что восемнадцатилетняя Нанетт отчаянно влюбилась и никогда не переставала любить.
И все-таки в глазах Урсулы это не было чем-то колдовским. И сама она, конечно, не поддалась бы таким чувствам.
5
Урсуле шел двадцать первый год, когда женщины стали умирать. Началось все с Луизетт.
Как полагала Урсула, это было вполне логично, поскольку Луизетт была старшей из сестер Оршьер. Но она казалась бессмертной – охраняющая всех подобно одной из гранитных башен на вершине горы, серая и морщинистая, твердо стоящая на земле, словно ей невозможно было проститься с жизнью, как обычным людям, и она не могла рухнуть, как срубленное дерево.
Для меня никогда (