Как было и как вспомнилось. Шесть вечеров с Игорем Шайтановым. Отсутствует
от всего, что окружало педагогический процесс, Шайтанов, по мнению студентов блистательный лектор, вместе с тем был целиком сконцентрирован на самом предмете своих занятий. Риторически его публичные речи всегда изящны и безукоризненны. Иногда его укоряли в том, что он не читал планомерный и всеохватный курс, скажем, той же литературы эпохи Возрождения, а выбирал только любимые темы: концепция гуманизма, Петрарка и Боккаччо, Шекспир; им было отведено куда больше времени, чем изложению фактической стороны литературного процесса и освещению всех значимых фигур (там, правда, иных нет). Будучи ученым и университетским профессором с огромным стажем, он полагал уже тогда, что учить надо не столько набору сведений, сколько способу филологической мысли, а это можно делать на любой отдельно взятой теме. Трудно спорить, что через Шекспира и в самом деле можно рассказать все Возрождение. От «больших» лекций рано или поздно устают все, и Игорю Олеговичу уже давно, как думается, самым ценным кажется камерный, объединенный единой темой, межкурсовой семинар, который неизменно все эти годы он ведет на кафедре, – и на этом поприще количеству его учеников, талантливых и преданных, можно только позавидовать.
Вообще, для всех на факультете Зверев и Шайтанов были фигурами как бы противоположными. Разный темперамент, разная степень вовлеченности в факультетскую жизнь, разная манера преподавания, разный научный стиль, но внутри кафедры, для всех нас, они всегда были игроками одного поля. Речь идет об огромной эрудиции и редкостной образованности этих двух ученых. Мы на кафедре порой с замиранием сердца следили за беседами и обменом впечатлениями о прочитанных книгах, который вели эти двое; часто к ним присоединялся и Г. Ратгауз, блиставший в таких разговорах тонкостью суждений, иронией и остроумием (лекции он читал как-то более отстраненно, сдержанно и даже скучновато). Необъятность и глубина их сравнительного литературоведения нас просто потрясала. Они всегда обожали книги, обожали великие ученые имена, литературные и филологические байки, знали классику и живую литературу в таком объеме, что иногда это казалось, да и по сей день кажется, неправдоподобным.
Кафедра зародилась и продолжала жить, вбирая в себя людей, отличающихся уникальной широтой научных интересов. Ее компаративность всегда была не только в названии, но и в характере научных занятий формировавших ее людей. Каждый работает в нескольких научных сферах, эпохах, языках. Замечательные сравнительные исследования наших сегодняшних мэтров – Павловой, Гальцовой, Дмитриевой, переводческая деятельность Ливерганта, работы нынешних профессоров – Половинкиной, Морозовой, как и совсем молодых – Пастушковой, Данилковой, Виноградовой всегда уникальны и любопытны своим выходом за пределы узкой специализации, яркими идеями и гипотезами. Мы пытаемся хранить традиции кафедры, заданные ее «отцами-основателями». Надеюсь, нам это удается.
2016
Владимир