Как было и как вспомнилось. Шесть вечеров с Игорем Шайтановым. Отсутствует
ты в науке интриган,
Что в свете ты Фаддей Булгарин…
Беда, что видом ты кабан.
Потом Шайтанов процитирует это в одной из научных статей, рассказывая о судьбе шекспироведения. А тогда, насколько я помню, это была в буквальном смысле «надпись», подпись под карандашным портретом Самарина, выполненным Ольгой Александровной Смирницкой, дочерью Ахмановой (портрет этот Рогов повесил в туалете).
Рогова вскоре с факультета выжили, но свои шекспировские штудии Шайтанов успешно продолжил.
А что на русском отделении? Там были два блестящих лектора – легендарный пушкинист и стиховед Сергей Михайлович Бонди и известный в более узких кругах доцент по древнерусской литературе Николай Иванович Либан. Кстати, хочу к слову заметить: эти педагоги-корифеи, живи они сейчас, не смогли бы работать в вузах. Они бы не прошли аттестацию, им не хватило бы публикаций. Мало писали. У Бонди за всю жизнь написаны две книги, у Либана первая вышла к девяноста годам. Ценили их за уникальные лекторские таланты. А сейчас вузовских преподавателей зачем-то принуждают в больших количествах «сдавать тексты», изготовлять пустые «монографии» и бессмысленные статьи. Хотя педагогический талант отнюдь не всегда сочетается с исследовательским, а тем более с литературным. В результате сейчас иной тридцатипятилетний доцент имеет список трудов более длинный, чем у академика Лихачева сложился за всю жизнь. Но качество… К тому же озабоченные этой публикаторской гонкой преподаватели не успевают читать чужие работы, следить за современной литературой…
Ладно, вернемся на наш второй курс. Лекции Бонди и Либана мы слушали, но сообразно учебному плану в спецсеминар должны были идти к кому-то другому. Присматривались к двум фигурам.
Первая – Владимир Николаевич Турбин, его называли «самый правый из самых левых», то есть, будучи сторонником левого искусства, он держался в советских рамках. Организовал сбор подписей под коллективным письмом, осуждающим Синявского. Из хитрости собственную подпись не поставил, но в «Литературной газете» ее, конечно, добавили. Считал себя последователем Бахтина. Вел экстравагантный семинар по «экспериментальной поэтике», где поражал влюбленных в него девиц трактовками вроде той, что в «Станционном смотрителе» Самсон Вырин состоит в инцестуальной связи с дочерью Дуней. В конце жизни пробовал эстетически оправдать свои политические компромиссы, написав роман под названием «Exegi monumentum». Однако никто из бывших пылких «турбинисток» не воздвиг ему не только монумента, но и даже статьи в «Википедии». Забыли.
Вторая фигура – Геннадий Николаевич Поспелов, «самый левый из самых правых». Беспартийный марксист, ученик Переверзева. Жесткий социолог в подходе к литературе. Письмо против Синявского подписывать отказался.
Мы с Левой Соболевым выбрали Поспелова. И не пожалели. Начали с «Братьев Карамазовых» и четыре года занимались Достоевским. Поспелов спорил с Бахтиным, но