Как было и как вспомнилось. Шесть вечеров с Игорем Шайтановым. Отсутствует
плохо себя чувствовал, поэтому же и на защиту не пришел, но прислал отзыв на реферат.
– Вы были с ним лично знакомы? Каким человеком был академик Виппер?
– Какое-то время мы общались. Он мне лично очень нравился: блистательный на советском фоне человек, кончивший Сорбонну, сын и внук академика, превосходно говоривший по-французски. Красивый, хорошо одетый, по-европейски ведущий себя, образованный.
– А как ему удавалось в советское время вести такой образ жизни?
– Он был одним из немногих, кого можно было показывать людям. С одной стороны, за границей он не опозорил бы государство, а с другой, он был абсолютно дисциплинированным: никогда не скажет никакой антисоветской вещи, будет ходить по абсолютно правильным дорожкам. Я помню, как мы с Пуришевым, когда я был аспирантом (Борис Иванович любил водить аспирантов по Москве, которую знал как старый москвич великолепно, и по художественным выставкам), пришли в Пушкинский музей смотреть французские шпалеры, которые привезли тогда в Москву, – гигантские вышитые панно XIV–XV веков, средневековые ковры… Тогда я впервые увидел Виппера, который, подойдя, заговорил так, будто пишет учебник для советского политиздата: «Да, Борис Иванович, эта шпалера уже не так хороша, ощущается дух буржуазности». Пуришев в таких случаях как-то умел прибегать к фигуре умолчания: как будто то ли его здесь нет, то ли не к нему сказанное относится.
– А Пуришеву удавалось в своих работать избежать советской идеологичности?
– Что делали те, кто хотели избежать? Они занимались фактографией – излагали факты, очень богато, разнообразно, вставляя время от времени неизбежные фразы. Когда я написал свою докторскую диссертацию и готовил книгу, мне Нина Павловна сказала: «Ваша докторская не пройдет, если вы не сошлетесь хотя бы один раз на Ленина и один раз на Маркса». Я нашел у Ленина фразу про то, что историзм – это хорошо, а у Энгельса – фразу, которую я и теперь цитирую: «Hard and fast lines не связаны с теорией развития». Я жил в так называемые вегетарианские времена советской эпохи, когда уже можно было стоять в стороне от идеологического мейнстрима и заниматься своим делом, разумеется, если это дело не угрожало мейнстриму. Не скажу, что в этом не было самоограничения. Разумеется, было.
– В МПГУ, насколько я знаю, было студенческое объединение, которым вы руководили?
– Да, когда я вернулся из докторантуры, времена начали меняться. Михальская, нужно отдать ей должное, очень точно реагировала на ветер перемен. Раз можно, давайте воспользуемся и сделаем что-то полезное. Пусть каждый преподаватель соберет вокруг группу студентов, занимающихся тем, что интересует его. Такая группа назвалась «проблемная». Моя просуществовала лет 5–6, даже после того, как я перешел из МПГУ (уже переименованного в университет) в РГГУ. Собрались тогда разные люди, с разными в дальнейшем судьбами и интересами. Как я уже выработал формулу: от будущего комментатора Библии до будущего футбольного комментатора Василия Уткина (он