Как было и как вспомнилось. Шесть вечеров с Игорем Шайтановым. Отсутствует
1970 года Игорь Шайтанов жил и работал в Вологде. Когда мы встретились в Москве в середине 1970-х годов, он уже был автором диссертации о драматургии Бернарда Шоу, но более широкую известность приобрел как критик современной русской словесности – и прежде всего как интерпретатор пьес Александра Вампилова. Вампилов же, ушедший из жизни в 1972 году, конечно, классический семидесятник. Его доминанта не социально-моралистическая, как у шестидесятников, а онтологическая, экзистенциальная…
Вот такой приключился в то время paradigm shift, и мы оказались к нему причастны.
Через двадцать лет я напишу в журнальной статье:
Мы – семидесятники <…> Наш читательский опыт богаче социального, и мы до сих пор, откровенно говоря, не знаем, как его использовать.
Главный смысл этого опыта – склонность и готовность к пониманию разных точек зрения, пусть взаимоисключающих. Мы живем без иллюзий, не верим никаким обещаниям и сами стараемся таковых не давать. Мы больше верим в человечески-индивидуальное, чем в общественное начало. Мы скорее скептики, чем энтузиасты. Многое в сегодняшнем оживлении нам кажется наивным: об этом мы уже читали. Слово «гласность» нам известно еще по спорам Герцена с Добролюбовым, а слова «к перестройке вся страна стремится» мы запомнили у Саши Черного. Трудно нам быть оптимистами, но и пассивный пессимизм не менее банален19.
Теперь уже и 1990 год – давняя история. А семидесятникам – по семьдесят лет.
2016
Ирина Ершова
Ars libera: наука в новом университете
25 лет существования Историко-филологического факультета РГГУ (ныне он называется Институт филологии и истории) – это и 25-летие созданной (среди первых на истфиле!) кафедры сравнительной истории литератур. В числе тех «смельчаков», кто откликнулся на приглашение Галины Андреевны Белой прийти работать на новую кафедру по зарубежной литературе, было всего семь человек. Эти первые (по крайней мере, ее самая маститая и остепененная регалиями, трудами и статусом часть) действительно были людьми смелыми и в чем-то даже авантюрными. Никаких денежных посулов не было (наши зарплаты в те годы были неправдоподобно малы), каких-то особенных льгот тоже (никто не оплачивал командировки, не предоставлял дома и квартиры), даже гранты шли в то время только по линии Сороса, а он к университету никакого отношения не имел. Самым завлекательным было чувство нового, к которому, несомненно, примешивалось и зримое ощущение перемен. Эта новизна была не открытием новых имен, изобретением новых предметов и книг; новое было в том, что у всех нас впервые появилось ощущение, что мы можем учить в любимой профессии тому, что нам близко и любезно, что нам представляется важным и значимым, а не тому, что конъюнктурно, выгодно, безопасно и рационально. Можно в лекции по средневековой литературе безопасно упоминать Библию и рассуждать о латинской литературе, читать на семинаре Августина и обсуждать жития и загробные видения. А Алексей Матвеевич Зверев