Испекли мы каравай… Роман. Стефания Вишняк
с белокурым незнакомцем…
– Фух! Думал, шо не успею, язви… Та потеснитеся жеш, батько о то сядить! – всклокоченный запыхавшийся отец наконец появился в купе.
– Н-ну, с обоими сучками распрощался: и с той, шо в красной, и шо в клеточку, юбками? – прошипела мама, отвернувшись к окну.
– Та не мели ерунду! И мелит, и мелит о то, шо попало… Та ще и при людях та при детях… Ты хоть здагадалася узять пожрать шо-нибудь? Узяла у дорогу каку-то еду?
– Проголодался, кобеляка … – буркнула мама, ища глазами котомку с едой.
– А то у меня вже у пузи бурчит. Та шо ж ты хочешь, када у мужика с учерашнего дня у роте крошки не було о то? А нам жеш, почти трое суток о то пилить…
– Подай вон ту сумку… Вечно он голодный… Мотаисся де попало… А если бы отстал от поезда? – ворчала мама.
– Па, а в Ташкенте, ну, раз он хлебный, там нам по две буханки будут давать, да же? – спросила Анька.
– Та мы не у самом Ташкенте ж, Аня, жить о то будем, а немножко дальше. Та ты ж ще маленька тада о то была, та не помнишь ни гада о то Калинин. Это ж больше ста километров от Ташкента. Но, если у Калинине нам будеть хлеба мало, то купим муку, и мама нам лепешек о то напекёть, – взглянул отец с лукавинкой на маму. – Так шо, не пропадём, Анька! Та там жеш, окромя картошки, че тока не растеть у в огородах! Там аж по два урожая за лето сымають!
– Мам, а в Калинин наш Ангел прилетит? Вместе с нами прилетит, м? – шепотом спросила Олька, приблизившись к уху матери.
– Та прилетит, прилетит… – ответила мама, сосредоточенно разворачивая газетный сверток с приготовленной в дорогу картошкой в мундирах… – Тю, а де же соль, б… дь? Я же помню, шо насыпала ее у кулечек…
– Я жеш говорю – рассамаха! Вот как теперь картошку о то и без соли, язви? Еще ж спрашувал ее, када собиралися: усё узяла? Ой, Катька, Катька… Ой, Салапэтя ты Салапэтя… Не будет с тебя никакога толка о то… – кажется, не на шутку начинал заводиться отец.
– Та щас найду, че ты орешь? Я же знаю, шо я ее ложила!
– Шоб о то у дорогу, та соли не узять, язви… Шемонаиха, она и есть Шемонаиха! Так теперь оно, шо, давиться будем о то без соли? Ну и рассамаха, разъязви…
«Нет, в поезде он не начнет драться. Ему при людях будет стыдно. А если только полезет, – эти люди вместе с нами заступятся за маму. Хотя, из дяденек тут только один дед, и… и ему самому кто-то уже, кажется, выбил зубы; наверное, уже защищал кого-то. А, может, и от старости выпали, как у бабы Ариши. И как только они теперь, бедненькие, жуют? Поскорее бы нам всем вырасти, особенно Тольке и Павлику, что бы они стали большими дядьками и сами защищали маму…» – размышляла Олька, наблюдая за перепалкой родителей.
– Та вот же она! Я ж говорила, шо ложила! – вдруг воскликнула мама и торжественно поднесла газетный кулек к носу отца.
– Та,