Мы были в этой жизни. Эдуард Говорушко
ей удачи в лагере, Прося предложила:
– Если повезёт тебе, приводи мужика сюда. Переоденешь в тепле, воды нагреем, помоешь.
До леса не дошла, добежала. Солнце только поднималось. Села за деревом на саночки и стала ждать. Несколько раз вставала, кружила вокруг сосны, чтобы не замёрзнуть. Не сводя глаз с дороги, развязала верёвку и взяла на плечи рюкзак… Аж в жар бросило, когда разглядела группу медленно бредущих к лесу со стороны лагеря людей. Уже потом разглядела: последний шёл медленно, тяжело хромая на правую ногу и оглядываясь по сторонам. Догадалась: он. Прислонился к первой же сосне, а потом сел, медленно сползая по стволу. Идущие впереди стали оглядываться:
– Быстрее, быстрее вперёд, пусть подыхает, если идти не может! – закричал Охрименко незлым охрипшим голосом, и военнопленные прибавили шагу.
Не могла дождаться, пока они скроются за поворотом, – задыхаясь, подбежала. Увидев жену, отец хотел встать, она ему помогла, усадила на санки. Потом призналась мне, что встретив такого в лесу, не узнала бы и испугалась: не лицо, а череп с остро торчащим носом, обтянутый жёлтой кожей, поросшей седыми патлами, свисающими и с висков, и с затылка. Только глаза в провалившихся глазницах были его, но их ещё надо было разглядеть. Ей показалось, что он и в самом деле похож на Якова, который в период обострения язвы превращался в скелет.
– Что, испугалась? – спросил он слабым голосом, почти шёпотом. – Не бойся, мясо на костях нарастёт…
– Нарастёт, куда денется. Давай садись на санки, отъедем в лес, переоденешься.
Им и в голову не пришло обняться, поцеловаться. Было ощущение, что всё впереди, вот только бы побыстрее отсюда удрать.
Когда муж с горем пополам, отказавшись от помощи, сел на санки, ей показалось, что рюкзак до расчёта с Охрименко было везти тяжелее, чем его. Наст был твёрдым как лёд, и они, быстро съехав с дороги, петляли по лесу, пока не нашли небольшую освещённую солнцем поляну.
– Давай, доставай одежду. Исподнее взяла? – она кивнула головой, а потом предложила:
– В деревне старуха, у которой я переночевала, звала к себе переодеться в тепле.
– Нет, никуда не пойдём. Ещё кто увидит, донесёт… Лучше сдохнуть, чем туда вернуться!
Он быстро разделся догола; она поразилась, как держалась душа в этом чёрном скелете. На пояснице – грязная повязка, резко контрастировавшая с белым исподним. В нерешительности остановился:
– Не могу одевать чистое на грязное тело.
– Давай, давай побыстрее, надо спешить на станцию…
Он вдруг натянул на босую ногу ботинок, разбил наст, набрал из-под него мягкого белого снега и стал умываться, бросив ей, как в бане:
– Потри спину! Смотри только, чтоб под повязку не натекло, рана ещё не зажила.
Снег быстро таял в её горячих руках, а зимнее солнышко вроде бы даже потеплело, обоих согрело и как бы развеселило. После этой зимней бани растёрла мужа ещё и самогонкой, а потом домотканым полотенцем, которое тоже предусмотрительно захватила с собой,