Мы были в этой жизни. Эдуард Говорушко
медикаментов. Ежедневно умирали до 250 человек…»
Остаётся только удивляться тому, как выжил отец в подобных условиях. Ему повезло и в другом. Поправившись дома, ушёл в партизаны, где рядом с ним воевали хорошо знавшие его по довоенной работе люди. А потому после окончания Великой Отечественной ему восстановили все документы, что позволило избежать участи других выживших военнопленных – ГУЛАГа. Но это уже другая история.
Интересная деталь: до самой своей смерти отец так ни разу и не был в Могилёве, хотя я знаю по крайней мере один повод для того. Мой двоюродный брат Лёня, тот самый, что услышал речь Молотова в первый день войны, долгое время директорствовал в средней школе в Буйничах, в полкилометре от знаменитого Буйничского поля, где в начале войны в боях против танков Гудериана насмерть стояли бойцы полковника Кутепова, ставшего прототипом Серпилина из трилогии «Живые и мёртвые» Константина Симонова, и где развеян, между прочим, прах этого замечательного писателя и поэта. Буйничи – ближайшее предместье Могилёва, почти что Могилёв. И Лёня много раз безуспешно приглашал отца с матерью в гости…
Причудливы изгибы памяти. Помню, как вбежал братишка в дом бабушки, где мы жили в войну, и закричал, сам прячась под кровать:
– Папа, папочка, утякай, немцы едуть!
А дальше – пустота. Не помню, как они вошли в дом, забрали и увели отца, как заголосила мать, бросившись за машиной, на которой его увозили в Красный Берег, не помню самого отца.
Судя по воспоминаниям матери, происходило это в феврале или марте 1943 года. Отец уже встал на ноги после ранения, но ещё был слаб после дизентерии. Он жил с нами, потому что немцы в деревне не стояли. Конечно же, и мама, и отец боялись, что кто-то из односельчан может донести про него немцам. Если не специально, то просто проболтаться. Явных предателей в деревне не было. Семьи, у которых сыновья и мужья воевали в Красной Армии, сами всего боялись, а те, кто не боялся, жили по принципу «на чьей печи сидишь, тому и песню пой». Песню могли петь и немцам, но выслуживаться перед ними опасались – неизвестно ещё, чем война кончится.
Были случаи, когда немцам становилось известно, что в ту или другую хату кто-то из партизан ночью приходил проведать родственников и запастись продуктами. Как-то двое солдат заявились к моему двоюродному деду Андрею Шинкевичу, арестовали его вместе с женой Анастасией и повели в огород расстреливать. Кто-то из сельчан сообщил, что ночью приходил к ним из леса сын Николай, а они о тайном визите не сообщили куда следует. И расстреляли бы стариков, но один из конвоиров вдруг почему-то воспротивился столь строгой каре. Солдаты, громко поспорив, в конце концов отпустили бедолаг. Об этом счастливом избавлении уже после войны бабушка Настя рассказала своему внуку Юре Шинкевичу.
Конечно же, мама и близкие родственники, знавшие о появлении отца в деревне, старались держать это в тайне. Не знаю уж, каким путём, но об этой тайне первыми узнали партизаны. Во всяком случае, глубокой ночью они постучали