Мы были в этой жизни. Эдуард Говорушко
маме пришлось самой искать плотников для того, чтобы собрать дом на выделенном нам участке на приречной улице. Начала она с того, что пригласила четверых кандидатов из райцентра на обед, а потом, ничтоже сумняшеся, одного отсеяла, объяснив, что ел без аппетита, а, мол, «как ест, так и работать будет», в дом же надо вселиться к осени. В конце концов товарищи его отстояли, объяснив, что отвергнутый – не только плотник, но ещё и печных дел мастер.
Мама до обеда выдавала книги в школьной библиотеке, а после подсобничала на собственной стройке. Мы с Генкой болтались под ногами в школе, и нас то и дело учащиеся затаскивали на уроки. Учителей мы боялись, а потому сидели тихо, пристроившись где-нибудь на «камчатке» – последней скамейке. В результате, когда я пришёл в первый класс, то все буквы уже знал и даже читал по слогам. Первый урок запомнился мне на всю жизнь благодаря смешному казусу: наставница Анна Антоновна Парахневич поздравила нас по-русски, а потом объявила на белорусском:
– А цяпер, дети, будзе першы урок – лiчэнне…
Дома говорили больше по-русски, а потому мне подумалось – «лечение». Словом, я почему-то решил, будто нас будут учить… медицине. Только когда учительница подошла к доске и стала писать и называть цифры, понял: «лiчэнне» означает счёт, и первый мой урок – арифметика.
Меня, директорского сынка, сверстники и переростки так и стремились втянуть в какие-нибудь неблаговидные проделки или обидным образом подшутить, пользуясь тем, что мне отчаянно хотелось быть своим в их среде. Как и сейчас, особым шиком считалось умение затянуться, только в то время курили в школах не сигареты или папиросы, а самокрутки, воруя табак-самосад у родителей. В третьем классе я уже посещал новую школу, и курили, как водится, в туалете с выгребной ямой, располагавшемся в двадцати метрах от школьного здания. Я тоже немного покуривал, правда, лишь тогда, когда угощали, что было не так уж и редко. Однажды я завистливо смотрел, как один из старшеклассников зажёг самокрутку и с показным удовольствием, как я сейчас понимаю, затянулся.
– Дай потянуть, – попросил я.
– Подожди, сделаю две-три затяжки и отдам, тороплюсь в класс.
Я терпеливо ждал и наконец получил цигарку. Затянулся, вдохнув едкий противный дым в лёгкие, стараясь продемонстрировать райское удовольствие. Парень почему-то в класс не торопился и подозвал к себе ещё двух юнцов. Я делаю ещё одну затяжку, выдыхаю дым и опять прикладываю самокрутку к губам… Вдох, и… раздаётся лёгкий взрыв, запахло порохом, полыхнуло пламя, обжигая брови, ресницы, челку. Роняю снаряд, закрываю лицо руками, пытаюсь откашляться – едкий пороховой дым попал в лёгкие. И замечаю, что остался в опустевшем вонючем туалете один – моего благодетеля, а с ним и других заговорщиков как ветром сдуло. Шатаясь, выхожу из туалета, сажусь на траву… Минут через пять поднимаюсь и бреду домой. По пути меня рвёт.
Мне подсунули снаряд с порохом: на самокрутке была отметка, докурив до которой, её