Воинский дискурс: три источника, три составные части. Сергей Зверев
можно было изготовиться. Иногда они вводят в заблуждение противника, чтобы стало возможным отсрочить нападение. Иногда они вселяют в противника самоуверенность, отчего он теряет бдительность. В таком случае, когда я раскрываю свои подлинные намерения, противник будет подозревать меня в стремлении обмануть его. А когда я распространю ложные сведения, поверит им. Тот, кто распространяет неправду, вводит в заблуждение противника и может воодушевить собственное войско. Жалобная речь способна растрогать войско. Грозная речь способна напугать неприятельское войско. Кроме того, можно прикинуться неразумным, представить себя легковерным, изобразить гнев или радость, сделать вид, что идешь наперекор обстоятельствам или покоряешься им. Можно говорить уклончиво и грубо, словно сумасшедший или лунатик, бессвязно или загадочно. Можно общаться взглядом, жестом, движением, походкой, смехом: все это тоже слово, тоже способ, как бы не говоря, добиваться своей цели. А потому тот, кто искусно пользуется словом, непременно обеспечит себе победу» [22, с. 41].
Как представляется, львиная доля того, в чем автором полагалась полезность слова, относится к использованию его все теми же шпионами. Подобные подходы к воспитанию боеспособного войска не прошли проверки временем: показательно, что последний трактат, в основных своих положениях прилежно повторявший освященные временем заблуждения древних, вышел в последние годы существования Минской династии перед ее завоеванием маньчжурами.
В Японии военные трактаты начали писать с наступлением правления сегуната Токугава (XVII–XIX вв.), когда после окончания кровопролитных сражений у самураев появилось время для обобщения вырабатывавшегося столетия боевого опыта, воплощенного в известном кодексе бусидо.
Собственно, «Путь воина» слагался из ряда трактатов, наставлений и рассуждений по поводу того, каким образом снискать и культивировать в себе боевой дух на примерах героев древности, – аналогов стратагем европейской воинской традиции. Если гордые самураи и отдавали дань владению словом, то преимущественно в области стихосложения, которое наряду с чайной церемонией признавалось благородным искусством, в котором воину не грех было совершенствоваться. Но это служило скорее средством хоть как-то обуздать кровожадность и зверство свирепых воителей. Хотя авторы, чьи писания вошли в сокровищницу бусидо, немало рассуждали о справедливости и человечности, но их трактовка последней была своекорыстна по сути. Каибара Эккен, например, на основании приметы, что семья, в которой было три поколения военачальников, не оставляет потомства, делал вывод: «Даже будучи военачальниками, человечные люди стараются поменьше убивать и тем самым не причиняют вреда своему потомству. Что же касается тех, кто лишен человечности и повинен во многих убийствах, то часто не требуется и трех поколений, известно множество примеров полководцев, чей род вымирал уже в следующем поколении» [24, с. 133]. Это наставление врача, которому по самому роду занятий должно