Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников. Том 2. Сборник
– драму о Христе в лицах. Я представлял себя в положении лиц драмы. Я был то Христос, то воин; но больше воин. Помню так ясно, как надевал меч. Удивительно это сумбурное сочетание, которое бывает во сне. Но впечатление на меня сделало сильное[236]. Это было бы очень хорошо изобразить то, что чувствовал Христос, умирая, как простой человек. Только можно это и не о Христе, а о другом человеке ‹…›.
По поводу «Гардениных» Эртеля:[237]
– Новые писатели нас отучили от добросовестного, порядочного писания. А это есть добросовестное, порядочное писание.
13 декабря 1908 г.
Несколько дней тому назад Димочка[238] возил в Ясную свой граммофон, так как Л. Н. очень хотелось его послушать. Льву Николаевичу граммофон очень понравился, а некоторые пьесы в особенности. Понравился ему очень итальянский романс, исполненный Карузо; он ценил в нем типичный итальянский характер. Вяльцевой маленький романс также ему понравился. Он улыбался одобрительно, а при окончании его, шутя, аплодировал. «Ora pro nobis»[239] ему особенно понравилось, и он просил повторить. Но больше всего ему понравился «Коробейник» Вари Паниной.
– Это, – говорил он, – первый сорт – народный. Какой-то, бог знает, древностью дышит[240].
А от народных песен хором и плясовых он был в восхищении. Хору он руками всплескивал и головой поматывал с наивно-веселой детской улыбкой на лице. А когда плясовую играли, он предлагал всем пуститься плясать, сказав:
– Если бы я один был, я непременно сам пустился бы. Без памяти хочется. Я вот при этом колене мысленно представляю себе па – возвращающиеся назад.
Когда ему предложили повторить «Казачка», он ответил:
– Да, как же, всегда это хорошо.
15 декабря 1908 г.
Л. Н. (про новое, декадентское направление в живописи):
– Удивительно в молодом поколении художников их самомнение, глупость, дерзость. И в наше время искусство было недостаточно серьезно, а им нужно, чтобы было еще безобразнее, безнравственнее, отвратительнее.
22 декабря 1908 г.
Вечером, слушая музыку – пение Философовой и игру Гольденвейзера, Л. Н. заметил про понравившуюся ему вещь Аренского:
– Cela coule de source[241]. Я люблю, когда чувствуешь, что он имеет что сказать и высказывает, как умеет, от души. А вот другие – чувствуешь, что выдумывают. Например, Брамс – начнет искренно, а потом вдруг начинает сочинять; и это сейчас расхолаживает.
3 января 1909 г.
Читая «Семь повешенных» Леонида Андреева, Л. Н. изумлялся и возмущался фальши этой вещи[242]. Он прочел вслух несколько мест, как пример бессмыслицы изложения (между прочим, там, где вдруг неожиданно упоминается, и ни к селу, ни к городу, о перелетных птичках), и заметил с изумленным негодованием по поводу места о времени:
– Бессмысленный, отчаянный, беззастенчивый набор слов!
По поводу психологии приговоренных он сказал:
– Он описывает смело, сплеча самые трудные моменты. И, разумеется, все это навыворот. Совсем так не бывает.
Конец января 1909 г.
Л. Н. (про
В дневнике Толстого от 29 ноября 1908 г. есть запись: «Ночью видел во сне, что я отчасти пишу, сочиняю, отчасти переживаю драму Христа. Я – и Христос и воин. Помню, как надевал меч» (
В 1909 г. вдова А. И. Эртеля, предпринимая издание сочинений своего мужа, обратилась к Толстому с просьбой написать предисловие. Но Толстой написал предисловие только к роману А. И. Эртеля «Гарденины, их дворня, приверженцы и враги» (опубликовано в
Д. В. Чертков, сын В. Г. Черткова.
«Ora pro nobis» – католический религиозный гимн («Молись за нас»).
Толстой был большой любитель и знаток цыганской манеры исполнения русских народных песен и романсов. Эти его увлечения отразились в ряде произведений: замысел «Повести из цыганского быта» (1850), «Детство», «Два гусара», «Святочная ночь» и «Живой труп». Ср. также воспоминания С. Л. Толстого «Музыка в жизни моего отца» (
Это течет из родника (
Толстой читал рассказ Л. Андреева 1 января 1909 г. Мысли Толстого по поводу «Рассказа о семи повешенных» были записаны современниками (