Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972. Антология
закован – в лед, гранит, чугун.
А кто-то лжет, что видел край веселый,
Где голые любовники с гондолы
Глядятся в зеркало лагун.
Не верю! Верю в скованные реки,
В жестокой жизни злую красоту
И – в родину, единственную, ту,
Где вечно зябнут радости, как греки
На скользком северном мосту.
II
Невской ночи мрак тяжелый
Сотрясен ознобом струн.
Вижу легкие гондолы,
Звезд серебряные пчелы
В зыбком зеркале лагун.
Вижу утро: блеск запястий,
Смуглых грузчиков возня,
Перепутанные снасти;
Отраженье знойной пасти
Синькой крашенного дня.
Над вздремнувшим гондольером
В вышине – крылатый лев…
Брось! Начни другим размером:
Дождь. Фонтанка. В небе сером
Стынет «Барыни» припев.
III
Разлюбишь? Отвечу просто:
Пройду только пять шагов.
В Венеции бросали с моста
Соперников и врагов.
Я долго буду виднеться —
Пока не дойду до дна.
Наш город совсем Венеция,
Только – волна холодна!
Казанова
В заложенном шестеркою возке,
В чужой молве не смыслящий ни слова,
Приехал Джиакомо Казанова
В холодную Россию налегке.
Был чопорен французский разговор
Придворных дам, жиреющих жеманниц,
Насмешливый, бывалый итальянец,
С улыбкой созерцал царицын двор,
Чужой мороз, чужие злость и веру,
Харит в мехах, Венеру в зипуне.
Он мысленно докладывал Вольтеру
О варварских царице и стране.
Здесь холод груб, гуляки скорбно пьяны,
Здесь мрамор наг, а женщины в меху.
Широкие проспекты и кафтаны,
Но тесно человеку и стиху.
На площади казнимый в жалкой позе,
Мужик палач ведет ударам счет.
Раздетый щеголь дрогнет на морозе —
И пудрой с кос осыпан эшафот.
За будкой степь сияет незнакомо.
Катят возки, – и скорбен долгий гул
Их бубенцов. И думал Джиакомо:
«Я королей и женщин обманул.
На троне те, а эти на постели
Равно слабели, лесть мою ценя.
Нет, не тебе, страна степной метели,
Припудренным обманом взять меня.
Твоих цариц, твоих печальных пьяниц,
Мне не понять»… И вот уж по полям
Катит сквозь снег беспечный чужестранец
К веселым европейским королям.
Голливуд в Венеции
Именовать венецианским
Сей праздник – правильно едва ль,
Но был вполне американским
«Международный» фестиваль.
Он шел по Маршаллову плану:
Нахально вторгшись в край чужой,
Как на Бродвее, по экрану
Гуляли гангстеры толпой.
Шло дело к свалке…
Лев святого Марка
Рычал,