Обручник. Книга вторая. Иззверец. Евгений Кулькин
в худобу, вложить в вогнутость и впалость, в конечном периоде переделав не только на синь, но и на синюшность, которая решительно заведовала всем и телом.
И имя ее Коба четко помнит – Хайма.
– Жить с оглядкой, – сказала тогда Хайма, – значит, не видеть отраженной небом бездны, а играть в насекомого, почти у всех возбуждающего желание его раздавить.
Безымянец смотрел на жену так, словно она только что сошла с облака и еще до конца не обрела собственно реальность, переваривая своими подмышками какие-то лики истории.
И широтой своей спины отгородив ее от всего, что может обескуражить своей неожиданностью, – как то бугаиные разборки или сучья свадьба, – он что-то бубнил ей в рот от пупка, поскольку был почти пополам короче ее долгого тела, словно они с Димом были из тех, кто способен реконструировать любую беду.
А она, кажется, обладала склетословием. Где каждая буква была своеобразной пугаловкой – то есть, мелкой частью не очень доразвитого пугала.
И именно она, помимо всего, произнесла слово «склектология» в таком непонятном значении, что никто даже приблизительно не мог понять, о чем речь.
Кажется, этим воспоминанием Коба отлежал он себе бок.
Левый.
А правый – чуть раньше – искривила стукотня колес, что ни на минуту не умолкала под полом вагона.
Рядом с ним, неслышно дыша широко открытым ртом, лежал Лиф.
Так все в тюрьме звали незадачливого учителя Льва Иосифовича Фенина. Что он натворил, никто не знал, поскольку его судили отдельно от них.
Но странности за ним водились выдающиеся.
Два раза в день тот разувался, стоя на одной стопе, вздрючивал другую до уровня глаз и долго смотрел на большой палец ноги.
Потом, произнеся: «Как он красив», напяливал сапог из козьей кожи.
Лиф знал много интеллигентских слов.
И вообще склонен был к не очень упитанному юмору.
Потому на вопрос:
– Как поступить, если ужин несъедобен?
Моментально ответил:
– Накормите им парашу.
Когда кто-то пытался кому-либо что-то доказать, он клал ему руку на затылок и произносил:
– Не порть праведника, может, станет проповедником.
А у ругальцев спрашивал:
– А вы можете без математики пользоваться информатикой?
И вот сейчас Лиф спал.
Спал с открытым ртом.
И порождал соблазн окружающих что-либо бросить ему туда.
Но все предметы вокруг были громоздкими и не подходили для шаловства.
И тут вдруг Коба увидел, что у Лифа, помимо рта, открыты и глаза.
И догадливо ахнул, поняв, что веселивший их всю дорогу, учитель мертв.
– Как же он так подкачал? – засокрушался старик, который пытался всунуть Лифу в рот свой палец.
Фамилия деда была Ядуха.
И именно о нем незадолго до смерти Лиф сказал:
– Занятная у тебя фамилия.
– Ну и чем она знатная? – не понял старик.
– Да тем, что как принесут обед, ты только одну букву в ней исправишь, станешь Едухой – и считай все голодные.
Вокруг засмеялись.
– А начнут претензии предъявлять, –