Обручник. Книга вторая. Иззверец. Евгений Кулькин
длил с ней грешную любовь.
– Хватит! – мрачно остановил его Блок.
Тихоня повиновался, хотя и сказал:
– Вечно один куплет остается.
– Не куплет, а строфа, – поправил его Блок. И вдруг, уставившись на него, спросил:
– И зачем это вы мне все читаете?
Громоглас сник.
Ему и самому увиделась никчемность его этого посещения, где самым значительным было убийство мухи.
Вернее, не сам ее факт, а процесс, который этому предшествовал.
И еще. Тихоня никак не мог ухватиться за то величие, которым, по всеобщему мнению, обладал Блок.
Зашел, видимо, кто-то из поэтов. Они желчно глянули друг на друга.
– Чем озабочена пишущая половина человечества? – обратился пришлец к Александру Александровичу.
– Ожиданием, когда подобные вопросы иссякнут, – ответил Блок.
– А вы… – обратившись к Громогласу, говоривший чуть подзаикнулся… – насколько я понял, сугубо читающая часть общества?
– Внемлющая, – не очень охотно ответил Тихоня.
Тогда я готов вас не огорчить.
И пришлец начал:
Полетели, побежали, поползли,
А потом все то
В другом порядке.
А мужик играет на трехрядке –
Пуп земли.
У него неслыханно проста,
Родословная от века к веку,
Потому не терпится ____
Шептать подвздошье человеку.
Где рассыплет он свои лады
И куда уткнется мутным взором
Уж не важно. Но его следы
Станут для Россиюшки укором.
И зайдется песня соловья,
Скомканная кукишем кукушки
И всгудит пчелиная семья,
Увидав медведя на опушке.
И тогда наступит мир и лад
И округа угорит от меда,
И взметнувшийся огонь с омета
Примет этой дивности наряд.
Блок слушал собрата с той же капризинкой, с которой встретил и Тихоню.
Но, когда тот окончил читать, ничего не сказал.
Зато тот, увидев неожиданно ожившую муху, пытающуюся, но не имеющую возможность взлететь, сказал:
– А говорят, он мухи не обидит.
И, смахнув ее со стола, раздавил сапогом.
«За любовь к мерзавцам проведение готово простить любую сумму грехов, которую сумела наметать личность за свою жизнь».
Это – лозунг.
И – призыв дерзать.
Люди останавливаются у плаката и настраивают свои «мерзометры» на нужную волну и перед их мысленным взором возникает тот, на кого в другое время они никогда бы не стали уповать, а теперь говорят:
– Будь вечен, как вот этот камень, который я брошу в огород другому. Я люблю тебя до потери чести и совести и всего прочего, что люди прошлого боялись или не хотели терять. В моих руках вечность преображения и только ты достоин быть главным среди великих. И пусть всегда у тебя все будет лучше, чем ты хочешь.
Если бы земля умела гореть, она бы горела у них под ногами.
Но все было честно, ибо любой человек в России не знал, что такое вражда и даже