Дело Мотапана. Фортуне де Буагобей
Чтобы вызвать подозрения, достаточно быть игроком или иметь долги.
– А у моего сына есть долги, и мой сын играет! – быстро сказал Кальпренед. – Если он вам должен, я…
– Должен он мне или нет – это не важно. Всем известно, что у него есть кредиторы и что его расходы превышают его возможности.
– Это не причина, чтобы приписывать ему постыдный поступок. Подавайте вашу жалобу, милостивый государь! Все разъяснится, я ничего не боюсь!
– Очень хорошо! Искренне желаю, чтобы вам не пришлось пожалеть о своем решении. И позвольте сказать, прежде чем я вас оставлю: я не подал бы жалобу, если бы вы приняли предложение, которое я сделал вам сегодня утром.
– Ах! – воскликнул граф, побледнев от гнева. – Вот куда вы клоните! Какая дерзость! Вы надеетесь запугать меня нелепой историей, которую, вероятно, выдумали, и полагаете, что я поддамся на этот низкий шантаж! Но вы меня плохо знаете, милостивый государь! Я предпочту увидеть моего сына на скамье подсудимых, чем позволить моей дочери носить ваше имя!
– Мое имя стоит всякого другого, – холодно ответил Мотапан, – это имя честного человека. Вы не хотите видеть меня зятем и имеете на это право. Я пришел сюда не для того, чтобы предложить вам торг, но, желая замять это неприятное дело, я надеялся, что вы согласитесь при мне расспросить вашего сына. Если он не виноват, он смог бы оправдаться, если виноват, то вернул бы вещь. Все прошло бы без огласки. Но вы не захотели прислушаться к голосу разума и, вместо того чтобы поблагодарить меня, позволили себе такой тон, который дает мне право никого не щадить. Мне остается только подать жалобу.
– Ступайте! – сказал граф, указывая барону на дверь.
Тот сказал напоследок:
– Если с вами случится несчастье, помните: вы сами тому виной.
Кальпренед не удостоил его ответом. Он был скорее рассержен, чем испуган и не сожалел, что отказал Мотапану, потому что не придал никакого значения его намекам. Он не допускал мысли, что Жюльен мог что-то украсть, но проклинал беспорядочную жизнь сына, которая дала повод для таких обвинений.
– Я буду защищать его от клеветы этого человека, – бормотал он, меряя комнату большими шагами, – а если он не захочет исправиться, заставлю уехать из Парижа. Иначе он кончит тем, что опозорит себя, и его дурная слава коснется нас.
Кальпренед не задавался вопросом, сделал ли он для своего сына все, что должен сделать благоразумный отец. Он не сознавал, что сын вместе с достоинствами унаследовал и его недостатки и что поиск золота на дне моря – занятие не менее сомнительное, чем игра в карты. В эту минуту дверь кабинета тихо отворилась, и вошла Арлетт.
– Я просил тебя подождать, – сказал граф, нахмурившись.
– Да, но вы так долго говорили с Мотапаном… Я беспокоилась… – ответила любящая дочь.
– Ты была права, – перебил ее Кальпренед. – Речь шла о твоем брате.
– Ах! Боже мой! Неужели он занял деньги у этого человека?
– Хуже – он обокрал его!
– Этого не может быть! Он лжет! Вы же не могли этому поверить!
– Я