Провинциальные тетради. Том 2. Вячеслав Лютов
скаты оврага…
А. Белый замечал, что литература начала века «повернулась лицом к Востоку», но на восток, к нашему счастью, не пошла (должно быть, испугавшись панмонголизма). Да и Блок, к слову, кроме цикла «Пузыри земли» к подобным формам больше не обращался.
Созерцание оказывалось не просто бесполезным – оно шло словно вразрез с архетипом русского поэта…
* * *
У нас Созерцателя на руках не носят – он, может быть, и красив, да не нужен. Разве не примечательно: стихи Некрасова распевала вся Россия, между тем как двухтомник Фета не разошелся и за 30 лет?
С Созерцателем не о чем говорить – и это невозможно; он вас не видит, «словно перед ним пустое пространство». Созерцатель не может быть ни поводырем, ни жилеткой – само созерцание некоммуникативно; это завороженное пустынничество; дом без окон и дверей; особый парадокс чувство – смотреть, но не видеть, слушать, но не слышать.
Созерцание не ищет собеседника, не поднимает и не решает проблем, оно внеактуально, внесовременно, а потому для текущей жизни обречено.
Может быть, нам стоит пожалеть Созерцателя? – конечно, стоит; но при этом не забыть, что, едва он накопит впечатлений, «может и село родное спалить».
* * *
«Созерцателей в народе довольно.
Вот одним из таких созерцателей был наверное и Смердяков…»
Как странно видеть в нашем поэтическом созерцательном ряду такую препротивную и мерзкую фигуру, как Смердяков! В одночасье легкая паутинка лирики Фета, нежные и светлые картинки Пастернака, подорожные штрихи Бунина оказываются помеченными духом смердяковщины.
Но так ли это? Уж не перемудрил ли Достоевский?
Нет, не перемудрил, хотя ничего и не объяснил.
Посмотрите, как созвучен Смердякову герой К. Бальмонта:
Я ненавижу человечество,
Я от него бегу спеша.
Мое единое отечество —
Моя пустынная душа…
Наш Созерцатель социально бесполезен, внеэмоционален, нечувствителен, бездумен, внеконтактен, обособлен. Он как бы находится по ту сторону добра и зла, прекрасного и безобразного, счастья и горя; мир для него как бы исчез, перестал существовать. Его состояние – состояние стационарное, когда больному, находящемуся в бессознательном положении, вливают нечто. Это нечто – совсем не обязательно природа или красота чего-нибудь, это может быть и душный город, и катастрофа, и безобразное, причем, именно безобразное чаще всего останавливает наш взгляд и завораживает нас.
Наконец, опасно не само состояние, а выход из него, возвращение в мир, первая эмоция этого возвращения, которая, как правило, непредсказуема. Потому-то Достоевский так легко отождествляет своего Созерцателя со Смердяковым; но на его месте мог быть и не-Смердяков.
* * *
«Человек по природе своей есть существо политическое», – писал Аристотель в том смысле, что человеку необходимо «совместное жительство». Созерцание, таким образом, есть отступление от этой природы, ее функциональное нарушение.