Провинциальные тетради. Том 2. Вячеслав Лютов
занавес Судьба посмеялась и над самим Оскаром Уайльдом, заточив его в тюремную камеру, а потом выбросив нищим на улицу. И он понял, как проникновенно пишет о том Камю, что все его «хрупкие и сверкающие здания его ранних произведений разлетаются на мелкие осколки», что прежнее искусство, которое он «задумал вознести над всем миром», оказалось неспособным протянуть ему руку помощи.
Он смотрел на свое творение глазами Бэзила Холлуорда, в темной классной комнате, куда завел его Дориан Грей. Возможно, он увидел истинный свет, иначе не написал бы своей знаменитой «Баллады».
Но занесенный над ним нож еще раз возвестил: художник обречен на Трагедию Рока…
* * *
Впрочем, мы заговорились и совершенно забыли о той девушке, чье имя выставлено нами в заголовок.
Мне нравится само имя – Сибила Вэйн; мне нравится, что с ней произошло то же самое, что и с Гретхен, имевшей несчастье влюбиться в Фауста; то же самое, что с нимфой Эхо, которую оставил когда-то Нарцисс; «в ее смерти есть что-то удивительно прекрасное»; мне нравится, что ее источник оказался незамутненным, что она не стала, как все те женщины, которых мы встречаем в жизни…
Меня только смущает, что то же самое думает почтенный циник лорд Генри Уоттон.
* * *
«Нарисуйте мне Сибилу, Бэзил…»
Почему художнику Холлуорду не выполнить бы просьбу Дориана Грея, которого он так любил и боготворил? Может быть, он и написал его, только Уайльд об этом умолчал? Каким мог быть портрет Сибилы Вэйн кисти мастера Бэзила Холлуорда?
В темной комнате Дориана художник написал бы Сибилу в тот миг, когда она, поднимаясь с пола, пытается ухватиться за тень Грея. В тот миг в ее глазах было все: и боль, и страх, и надежда, и любовь, и ненависть, и обида, и безрассудство, и жалость. Глядя в эти глаза, мы бы жалели Сибилу Вэйн, мы бы любили Сибилу Вэйн, мы были бы готовы отомстить за Сибилу Вэйн. Это был бы хороший портрет.
Но хуже портрета Дориана Грея…
Художник мог бы написать ее в первых лучах зари, уже мертвую, но тем еще сильнее поражающую своей красотой и невинностью. Мы бы стояли пораженные перед Сибилой Вэйн, и лишь потом, очнувшись, мы бы, наверное, вдруг вспомнили Христа с полотна Гольбейна-младшего, и нам стало бы страшно. Это был бы хороший портрет.
Но хуже портрета Дориана Грея…
* * *
– Нарисуйте мне Сибилу, Бэзил…
– Ладно, попробую, Дориан, если вам этого так хочется. Но вы и сами снова должны мне позировать. Я не могу обойтись без вас…
– Это невозможно!..
Вот и условие, при соблюдении которого портрет Сибилы мог бы появиться.
Когда-то Бэзил признался лорду Генри, что с появлением Дориана Грея ему открылось новое видение мира, он стал замечать то, чего не находил раньше, его кисть обрела и уверенность, и трепет. Дориан Грей нужен был ему как наркотик; он незримо присутствовал во всех полотнах, которые Бэзил писал при нем. Причем,