Собрание сочинений. Том 9. Евгений Евтушенко

      Пулями выщерблен вновь.

      Дед из старателей —

      не из стирателей

      всех неприятнейших правд.

      Всем своим видом

      быть моим гидом

      явно не очень-то рад.

      «Кто же стрелял-то?» —

      «Да в прадедов правнуки…

      Это на гульбищах новое правило,

      новый прикол молодых.

      Были на свадебке

      выстрелы сладеньки

      для самолюбия их.

      Стоит ли злиться

      на юные лица.

      Ну почему бы опять,

      как на учении,

      для развлечения

      в мертвых не пострелять?»

      Дед,

            я и сам из старинных старателей,

      а не из новых расстрелоискателей,

      чтобы себя подразвлечь.

      Что еще может пахнуть смородинней,

      что еще может быть самородистей,

      чем наша русская речь!

      Золото, золото,

      как до позора ты

      все засорило в душе,

      и не до разума,

                              не до совести,

      если стрелять в историю собственную —

      это приколь-ней-ше!

      Неужто, Россия,

      ты – зон́ а та,

      где совесть дешевле золота?!

      Старый старатель непростенько

      вбил в меня взгляд, как два гвоздика,

      да и насквозь пропорол.

      «Знаешь, милок,

                                 все же держится

      где-то во мне,

                            надеждишка. —

      Вот мой последний прикол

      или последний прокол.

      Все же порою увидишь ленчаночку,

      тихо кладущую спозараночку

      жертвам расстрела хотя бы сараночку…

      Все же, милок, мы под братской могилою

      золотоносную жилу нашли,

      а вот могилу не тронули,

                                               миловали,

      может, в сознанье пришли…»

      «Ну, а надолго-то это сознание?»

      «Кто нас, милок, разберет.

      Нету народа на свете туманнее,

      чем наш севодний народ.

      В совести нынче затменье,

                                                 растерянность;

      как же,

                  не чувствуя боль,

      даже расстрелянных

                                       дважды расстреливать?

      Дважды мы прокляты,

                                           что ль?»