Город. Глеб Олегович Белянин
раз поломанные и несколько раз чиненные, очки на носу и точно такие же как у Павла пальцы.
Феде, как бы ему самому не хотелось, нужно было выполнить приказ Капитана. Он подорвался с места, хватанул мальчишку за плечо. Что-то гулко ударилось о его ногу и также гулко повалилось на пол.
Мужчина заглянул под стол и увидел скрипку.
«Ай, балда…» – Восклицал он в мыслях.
Через некоторое время Фёдор и сонный, ещё не проснувшийся ни в одном глазу, Паша, стояли перед Капитаном.
Тот жестом приказал сесть своему товарищу, а вот мальчишке приказал играть.
Старик покорно скользнул к столу. В ушах шумело.
Павел поднял скрипку к лицу и снял с ремешка на скрипке смычок, начал делать вид, что пристраивается. Пристраивается было не к чему – Паша банально ничего перед собой не видел. Он чувствовал себя рыбой, потому что только у рыбы могут быть такие кисельные мутные глаза, сквозь которые проступали не четкие грани изображения, а лишь неразборчивая рябь.
«Ничего, ничего, главное, никто меня не видит, все заняты своими делами, облажаюсь всего для двоих человек…»
Парочка людей, услышавших приказ Капитана, стоявших совсем рядом, передали весть другим рядом стоящим. Те отнесли весь другим, а те своим знакомым.
Инженеры перестали бурно обсуждать возможность использования механизмов, основанных на технологии паровых ядер, в сельхоз хозяйстве.
Рабочие перестали обсуждать пойло, которое они опрокидывали внутрь стопка за стопкой.
Разбросанные по всему пабу вкрапления людей затихли, замерли в благоговении и ожидании чуда.
Павел оглянулся. В душе он ровно пять раз со всей силы стукнул себя по голове. С виду стоял как вкопанная статуя.
– Ну, что же ты, играй, – нахмурился пуще прежнего Капитан.
– Кхм-кхм, пристраиваюсь, товарищ Капитан, – пролепетал скрипач и ещё сильнее припал к своему инструменту.
В пабе затихло всё:люди старались дышать как можно тише, Хозяин перестал разносить еду и питьё, присел на один из оказавшихся под рукой стульев, Фёдор Абросимов поправил очки и смотрел на Павла, Павел смотрел на Фёдора Абросимова.
– Ты играть будешь или нет?
– Да, да, играю. Щас, щас, – и ещё звонче стал водить смычком.
Кроме этих колких и мелких повизгиваний в тишине можно было различить только разве что редкий кашель.
Паша попытался начать, но к сухому горлу снова подкатило что-то склизкое и неприятное. Инструмент издал какие-то странные звуки умирающей полулошади-получайки и снова стал повизгивать.
Все смотрели.
У Павла пот начал проступать на лбу и на лопатках, вспотели ладони, зачесалось вдруг всё тело.
Выбор был простой:
Либо грубо резануть смычком по скрипке как ножом по шкуре и прикинуться дурачком, мол, сломана эта скрипка ваша.
Либо сыграть отвратительно и вылететь с работы.
Паша не стал думать.
Он чуть пошатнулся, встал,