Город. Глеб Олегович Белянин
на мгновение к музыканту и затараторила:
– Ох, спасибо вам, молодой человек, спасибо. Сбежала от нас, представляете. Сейчас обратно поведу. Ох и нагоняй мне будет, но… если бы вы не помогли мне с ней, то ещё бы больше дали. Ребёнок того и гляди с ног свалится.
– А я говорила, что я умираю! – Завопила девчонка. Медсестра пшикнула на неё и перекрестилась.
– Рад помочь, – музыкант доброжелательно улыбнулся девушке, подтягивая уголки губ. – Не возражаете, если я с вами пойду? Я, можно сказать, друг её.
– А работа?
– Рабочие часы позволяют. Можно я с ней буду?
– Нет! – Пищала фольцетом девчонка. – Нельзя! Предателям нельзя!
– Можно, можно. Пойдёмте скорее только, молодой человек.
* * *
Сотни пудов пушистого снега обрушились с вершины и скатились к её подножию. Человек внутри этой ледяной тюрьмы не мог двигаться, не мог думать, не мог дышать. Его конечности сковал снег, а разум сковал страх. Он не мог определить где вверх, а где низ. Он не мог понять в какую сторону копать путь на свободу.
Адреналин, а может давление, всё ещё било его по вискам. В глазах стреляло:то темнело, то светлело.
Мужчина ничего не слышал кроме стука своего сердца. Тук-тук. Тук-тук.
Вдруг он услышал своё дыхание. Тяжёлое, но напористое, будто грудь придавила наковальня. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Холодные, а от того едкие, мелкие крохи снега щипали нос изнутри.
Наконец-то к нему начало возвращаться чувство боли и чувство ощущения пространства.
Очнувшись, оглушительно пробудившись от нечто похожего на сон, он явно определил, что не находится вниз головой. Его придавливало куда-то в бок, но никак не к голове или к ногам.
Участник экспедиции задёргал руками и ногами, попытался отбить себе побольше воздуха.
Но что-то сверху по прежнему давило на него:то ли один большой кусок твёрдого снега, то ли целая груда таких кусков.
С одной из рук слетела перчатка. Это он заметил только сейчас. В этот же момент решил прислушаться к своему телу и обнаружил, что немало снега засыпалась внутрь под одежду. Благо слоёв было много и к самой коже ничего не пристало.
Страх и полученный от страха туман в голове развеивался, сходил на нет, убывал.
Человек начал чувствовать боль, стук сердца в ушах стал намного тише, а вот звук выдыхаемого им воздуха заполонил всю отведённую для него полость, выемку, которую он сам же сейчас и расчистил.
Будучи погребённым заживо, он от страха забыл экономить воздух, тяжело дышал. От этого у него совсем скоро начались головные боли.
Голыми пальцами он впивался в отвердевший снег, царапал его, смахивал его другой рукой и вдавливал в стены. Некоторое время мужчина ещё боролся:продолжал по-немного подкапывать снег в ту сторону, где предположительно была свобода. Но вскоре силы его покинули.
Он перевернулся на спину настолько, насколько ему позволяла эта тесная выемка, упёрся ногой в образовавшуюся от его царапаний щель, стал пинать её. Снег скатывался по небольшому