Самобытный феномен русской средневековой философии. О. В. Козлова
земного бытия, обязательно соединит гносеологию истины с ценностно-смысловой наполненностью человеческого бытия и придет к нравственному содержанию истины и нравственной ответственности за ее понимание и реализацию ее носителя, т.е. человека.
В последние годы заметно активизировались исследования в области русской истории философии, что дает возможность говорить о «реабилитации» философского отставания в области исследования отечественной культуры историками, искусствоведами, писателями, литературоведами.
Сегодня, говоря об историко-философских направлениях изучения средневекового периода развития отечественной мысли, начало которым было положено такими событиями, как 1000-летие принятия христианства на Руси, юбилеи стоящих у истоков русской государственности и народности городов Киева, Новгорода, Ярославля, можно, на наш взгляд, выделить три основных центра, наиболее активно изучающих проблемы древней и средневековой отечественной философии, — Киев — Львов; Минск, Санкт-Петербург — Москва, которые представлены такими учеными, как В.М. Ничик, В.А. Зоц, Н.Ф. Пикулык, А.К. Бычко, СВ. Бондарь, М.В. Кашуба, Н.А. Казакова, А.Ф. Замалеев, В.Б. Еворовский, А.С. Майхрович, И.С. Шатило, К.Е. Сигалов и др.
Г. Флоровский в работе «Из прошлого русской мысли», обращаясь к проблеме степени изученности истории русской мысли, справедливо заметил, что «история русской мысли еще не написана. Единственно, что сделано в этом направлении, это с большей или меньшей отчетливостью изучены те этапы, через которые в своем развитии проходило политическое самосознание русского общества <...> делались попытки построения <...> истории, литературы. <...> Изучение исторического хода развития общественной метафизики <...> должно <...> предшествовать истории политического самосознания, чтобы понимание последнего было возможно в наибольшей полноте» [281, с. 78]. М. Гершензон так характеризует эту сторону состояния русской мысли: «законы научного мышления <...> не написаны. Ни однородность исследуемых явлений, ни строгая определенность понятий, ни единство метода — здесь ничего этого нет и в помине. Все свалено в кучу: поэзия и политика, творческие умы и масса, мысль и чувства, дело и слово <...> При такой дикой неразборчивости понятий, материала и методов нет ничего удивительного в том, что это привело к ужасающему искажению картины нашего прошлого, к искажению фактов и перспективы <...> Сколько умственных течений замолчало, сколько забыто высоких помыслов, светлых образов, глубоких исканий <...>» [49, с. III].
Прошло почти сто лет после написания этих слов, однако положение изменилось не столь кардинально. Многое сделано в истории русской литературы, более систематизированы представления о периодизации развития общественной мысли в целом, исследуются тексты «забытых» мыслителей. Однако в огромном обилии литературы по истории, истории философии появляются новые, противоречащие друг другу позиции разных авторов и в связи с оценкой идей того или иного мыслителя