Ротенбургский король. Перевод с немецкого Людмилы Шаровой. Пауль Шрекенбаx
прикрывая свет рукой, приблизился к ложу, на котором лежал спящий. Глубокий сон, ровное дыхание говорили о том, что природа взяла своe и после трудного дня погрузила юношу в страну снов.
Долго Генрих Топплер стоял неподвижно и рассматривал при слабом свете лампы черты своего сына. Они показались ему тверже и жестче, чем были в его памяти. И это было неудивительно, так как в таком возрасте полтора года могут изменить очень много, особенно если эти годы наполнены серьезным трудом, a он знал, что его сын с усердием изучал юриспруденцию в Праге.
Внезапно лицо спящего изменилось. На нем появилось выражение такой мягкости и доброты, какого отец у него еще никогда не видел. Потом он беспокойно заметался во сне, пробормотал несколько невнятных слов, наконец, протянул вперед обе руки, как будто хотел кого-то обнять, и воскликнул ясным и громким голосом: «Агнес! Дорогая Агнес!»
Это так поразило стоящего рядом Генриха Топплера, что он робко и поспешно как вор, который боится быть пойманным, выскользнул из комнаты. Снаружи он, глубоко вздохнув, остановился. Что это было? Не ослышался ли он? В Ротенбургe было несколько девушек с этим именем из благородных семей, члены которых имели право быть избранными в городской совет, или, как их называли, «особо уважаемых» семей по рождению. Но он никогда не замечал, чтобы его сын проявлял интерес к какой-либо из них. Вообще, Якоб издавна относился ко всему женскому полу с прохладной сдержанностью, в этом единственном пункте очень отличаясь от своего отца, который в молодости был женским любимцем и известным сердцеедом. Должно быть, он познакомиться с Агнес на чужбине. Кем она могла быть?
Глубоко нахмурив брови, бургомистр снова спустился по лестнице. Он разделся и улегся рядом с супругой, но, несмотря на выпитое вино и усталость после трудного дня, сон еще долго не смыкал его веки.
На следующее утро оба Топплерa, отец и сын, сидели друг напротив друга за завтраком. Снаружи во дворе младшие братья и сестры были заняты с игрушкой, привезенной им Якобом. Взрослая сестра Катарина хлопотала на кухне, a госпожа Маргарет тоже покинула комнату. Она не испытывала привязанности к пасынку, но при этом она любила его сестер, как родная мать. Когда она вышла замуж за Генриха Топплера, ей было всего двадцать три, а Якобу тогда уже исполнилось пятнадцать лет, и он больше не был ребенком, который легко смог бы признать молодую мать. Также она с первого дня ревниво относилась к той чрезмерной любви, которую ее муж проявлял к мальчику. Тонким женским чутьем она чувствовала, что эта любовь отчасти была любовью к умершей жене, образ которой навсегда остался в сердце ее мужа. Позже, когда Якоб подрос, присоединилось еще и другое чувство. Она с ужасом видела, что он был двойником отца, похож на него во всем – в голосе, в смехе, в каждом движении. Ее пугало то, что в ее снах оба сливались в одно целое, и она боялась признаться себе в том, что из-за этого невероятного сходства ее чувства к нему могли