Понкайо. Евгения Минчер
она чувствовала себя нужной, живой.
Такие особенности, как, например, колкий взгляд, которым Валентин пронзал девушку, стоило ей просто так, без всякого умысла, посмотреть на встречного парня, или необъяснимая детская обидчивость, когда он молча супился, пока она не рассыпалась в извинениях, или вовсе пропадал на несколько дней, казались Лоле отличительными чертами его характера. Он высказывался бурно, не помня себя, однако для Лолы это было еще одним доказательством сильного чувства. Она принимала это наравне с хорошими качествами Валентина, какими для нее были его глубокая эмоциональность, чувственная ранимость, красивый слог и, самое главное, пылкая любовь, которую он подкреплял признаниями столь изысканными и проникновенными, что Лола с легкостью прощала все сцены ревности.
Лола пыталась вылечиться этой любовью, как целебным снадобьем, и сперва ей казалось, что у нее получается, но со временем пылкие заверения Валентина утратили прелесть новизны и силу воздействия. Едва Лола оставалась одна, как на нее набрасывалась такая гнетущая скорбь, что было трудно дышать. Лола плакала часами напролет, но не могла позвонить Валентину и обратиться к нему за утешением. «Лично я считаю, что в отношениях каждый должен справляться со своими трудностями самостоятельно. Эгоистично переносить на другого человека свою боль. Тебе полегчает, но ему станет плохо». Лола помнила, как согласилась с ним. Он не ставил в пример ее собственное горе, выражался абстрактно, однако девушка понимала, что речь о ней, ведь он сам не раз говорил, что ее слезы надламывают его. И она страдала в одиночестве, страдала и не понимала, как можно быть такой несчастной, когда у тебя есть любимый человек. Еще совсем недавно Лола чувствовала себя самой желанной и необходимой – теперь ей казалось, что она самая одинокая на свете. Лола жаждала единения со своей названой половинкой, хотела излиться ей в своем горе, но была вынуждена держаться на расстоянии, точно инфицированная.
Постепенно Лола стала замечать странности в поведении молодого человека. Стоило им перешагнуть в отношениях определенный рубеж и перенести встречи на его квартиру, как все изменилось. Первым тревожным сигналом для Лолы стала россыпь мелких шрамов у него на руках, которую он прятал под длинными рукавами. Она спросила Валентина – тот свалил все на задиристого кота своего сокурсника. Однако от девушки не ускользнуло, как потемнело при этом его лицо, а глаза вспыхнули электрическими искрами.
Дальше стало хуже. Посыпались замечания касательно непристойного внешнего вида Лолы и ее пристрастия к украшениям, хотя на деле она не вылезала из джинсов, а из украшений носила только сережки, да и те обычные «гвоздики». Валентин ревновал девушку к рисованию, объясняя это тем, что оно якобы отвлекает ее от мыслей о нем. Чувственный взгляд и обиженный тон растрогали девушку, и последующие резкие высказывания Валентина о художниках и «художествах» в целом Лола посчитала отголосками этой ревности