Последний день Владимира Васильевича. Виктор Усачёв
поплелась в дом, заканчивать свои кухонные дела, да собрать что-нибудь съестное псу, а Владимир Васильевич принялся чинить звонок, остро ощущая необыкновенный запах парфюма, удерживаемый плотным воздухом – всё, что осталось от мимолётной встречи с «неземной красотой».
Починив и восприняв на слух электрический сигнал, смутно донёсшийся из дома, он остался поразмышлять на воздухе, да украдкой покурить.
Это самое размышление, да курение очень раздражающе действовало на супругу, прямо как красная тряпка. Ибо она резонно полагала, что раз человек попусту дымит, уставившись в одну точку, то и мысли его – пустые.
– Это почему же? – всегда обижался на такое утверждение Владимир Васильевич. – Я, может, Петровна, дела какие обдумываю…
– Дела делают, – опять-таки резонно возражала она. – Зубы жуют папиросу, а руки работают, а мозги думают.
Всё верно, но старик в последнее время чувствовал, что его серое вещество больше нескольких мыслей зараз не обрабатывает. Поэтому старался бережно и не спеша обмозговывать каждую мысль, но с утра мысль извне пришла только одна, да так и осталась свербить – о проклятых камнях.
Владимир Васильевич знал только одного человека, умевшего справляться с камнями, управлявшего ими – своего однополчанина Женьку Сапуна. Сапун был скульптором, и Владимиру Васильевичу как-то раз довелось посетить его мастерскую.
Было это давно, ещё когда они – он, Санька, Женька – переписывались и порой даже встречались, благо последние двое были столичными жителями. Сам Сапун не раз приглашал посетить его берлогу, как он называл свою мастерскую, на предмет ознакомления и обогащения своей души разнохарактерными скульптурными произведениями.
Вообще столица – очаг культуры, но человек из провинции, даже недалёкой провинции, в те, советские времена, не стремился к духовному обогащению, преследуя при посещении стольного града лишь одну цель – где бы и как достать. Он не искал встреч с возвышенным, но искал встреч с материальным. Кроме того, гигантский город давил своей каменной громадой человека, загонял его вниз, под себя. Так он загнал и Сапуна, мастерскую которого с трудом отыскал Владимир Васильевич среди круговерти однообразных домов в каком-то полуподвале.
Когда он переступил порог этого самого полуподвальчика, где усердно трудился, не испытывая ни душевного смущения, ни жизненных соблазнов, ни иных чувств, могущих помешать проявлению мастерства, его друг, то испытал душевное волнение. Его знакомство со скульптурами ограничивалось обычно созерцанием многочисленных статуй Ленина или пионеров с барабанами и горнами, или задастой женщины с веслом. И что-то такое он думал увидеть и здесь… но то, что он увидел было не понятно и привело к смущению неподготовленной души. Заметив это, Сапун усмехнулся и сказал:
– Что, брат, не ожидал? Небось, думал, что я тут делаю бюсты, да леплю передовиков?