Рукопись. Екатерина Равковская
немного и не нашла в ней ничего особенного. Люди, такие же, как и везде, попадающие в безвыходное положение, выкручивающиеся из него всеми доступными способами, обрастающие героями и легендами – и красиво по этим самым героям и легендам снимающие фильмы.
Не отличается, в сущности, от европейской истории. Да и фильмы у них, не в обиду умеющим делать конфетку операторам, на фоне «Жанны Д'Арк» и тому подобных храбрых сердец совершенно неинтересные.
Она смотрела вместе с ним два. Оба он прокручивал уже по третьему разу, без причины, сам на себя злясь, закрывая с середины и через четверть часа запуская с того же самого места. Один про двух побратавшихся воинов, попавших потом в заговор против правителя и дравшихся по разные стороны баррикад, и второй про плаксивого пацана-принца, которого отец кинул на войну, чтобы было кем покормить противника и прикрыть свое отступление.
Первый, самоочевидный, староватый даже для года своего выпуска и найденный в отвратном качестве, ей понравился больше. С теми же высокоумно-фальшивыми речами, шекспировским пафосом и боями, нарушающими все законы физики, он все равно был красив и точен. И в довесок из этого сине-черного месива с кровью, предательствами, долгом и дружбой вышла неплохая притча. Хороший конец, когда все умирают, но все становится на свои места, был вещью восхитительно очевидной, но немодной. Сейчас любили спасать хоть кого-нибудь, а если убивать, то с концами и для зрительского горя. А здесь же оставалось ощущение светлой, возвышенной грусти сквозь восхитительно уместные, так и не прорвавшиеся слезы. Сказка закончилась по-сказочному – не так, как у диснеевских принцесс, а как в настоящих сказках. Старых. С горем, страхом и моралью, которая впечатывается в детские сырые мозги накрепко. Все умерли. Умерли за правое дело, красиво и бездарно, зато все расставили по своим местам. Пожалуй, за концовку это средненькое нечто даже стоило похвалить.
А вот что искал К. Б. в этом фильме, женщине оставалось решительно непонятно. Он, вполне опытный сценарист, плевавшийся на некоторых кадрах, протирал фильм до дыр, выискивал что-то, ведомое лишь ему одному. Лишь когда нашел, она поняла, что именно. Это маковое зернышко сути прекрасно легло в его сценарий предательством себя молодого и возвращением к тому себе, сильному, верному и хрупкому. Только перед этим себя-настоящего главный герой уже успел разрушить.
У сценария оказался грустный финал. Хороший, сильный, со смертью и ломанием себя через колено. Смертью, правда, не физической, но ясно было одно: больше этот герой, сценарист, несчастная жертва общества потребления и собственных амбиций писать и снимать ничего не будет.
Второй фильм ей не понравился. Красивый, сложный, с интригой и многогранными персонажами, с теми же шикарными боевыми сценами – и, надо отдать корейцам честь, почти без фонтанов крови – он не имел особого смысла, не заставлял переживать. Разве что опять