Царство Беззакония. Адриан Лорей
успокоение, или, во всяком случае, за ее чтением он не заметит, как пролетит время.
Гостиная занимала почти весь первый этаж. Ее покрывал мягкий восточный ковер, на себе держа, как гигант падающее небо, мебель из черного дерева. Шкафы во тьме походили на обгоревшие скалы, а дорогие стулья с серебристым сиденьем блестели, точно кожа аллигатора ясной ночью. Окна заслонили брусвяные занавески, и Сцевола не видел, как ливень тарабанит веранду особняка.
Поднеся свечу к книжному шкафу, он наслаждался игрой вздрагивающего от его дыхания золотистого света. На одной из полочек красовалась выцветшей обложкой «Риторика». В высшей школе ораторов, где будущий магистр, будучи студентом, познавал азы речевого искусства, их заставляли до дыр заучивать богатую на словоформы Риторику. Кроме нее, трудов о политике и религиозных трактатов, домашняя библиотека включала подробную историю сенаторских родов Эфиланской Империи. Сцевола пролистал её, но не дойдя и до Аквинтаров, вернул обратно – зачем читать то, что выучил наизусть?
Магистр с неудовольствием повертел головой. Все книжки, что были на полках, он уже перечитывал двадцать раз. Ну что же, не беда, есть и другие занятия, которыми можно скрасить наступающее утро.
Одним из безусловно любимейших его хобби была живопись – забава, которую, как говорят, придумали боги, чтобы выразить свою власть над материей и искусством. Открыв ее для себя не так давно, он написал много картин, выделяющихся красочными пейзажами, приводящих любознательного эстета в уголок застолья, аудиенции, или же бросающих его в яму судебных прений.
Но одну картину он так и не смог закончить – «Опаленная» должна была изображать девушку, привязанную к столбу и взирающую на небеса. Вокруг нее столпились люди. Хворост под ее ногами горел. Площадь заливалась людскими голосами, точно как во сне Сцеволы смотрели на нее люди-без-глаз. Казалось бы, картина уже достойна покупателя, однако не хватало некой важной детали, ухитряющейся скрыться от взора мастера… над этой суровой задачей Сцевола бился с прошлого года. Другие его картины содержали изюминки – где-то маленький огонек, брошенный и изрыгающий искрами угрозу пейзажу, где-то готовящийся заговор, где-то мимолетная улыбка судьи, безалаберного или купленного. Гай не мог понять, чего именно не хватает в «Опаленной», чтобы произведение выглядело полноценным.
Благодаря разгоревшимся светильникам гостиная посветлела. Он положил тарелку со свечой на круглый столик у мольберта, взялся за кисть, обмакнул ее щетину в краску и перемешал на палитре, избирая нужный цвет. На полотно ниспадал оранжево-желтый блик от подвесной лампы. Мольберт бросал тени на закрытое гардиной окно. Кисть сползла с багряного сгустка и, поднесенная заботливой рукой к холсту, вывела небольшой кружок в верхней части, – нагое синее небо укрылось заходящим солнцем и розовыми полосками заката.
«Может ли солнце быть изюминкой? Или закат передает какой-то скрытый мотив? Нет, хочется