Глиняный род. Татьяна Владимировна Фильченкова
обернулся. Коряша едва ему до груди доставала. Он присел перед ней.
– Глупая, разве ж в красоте дело. Погубишь ты себя со мной.
Коряша вытерла слёзы, вскинула голову.
– А мне всё одно погибать. Никто меня в жёны не возьмёт, род меня стыдится, куском попрекает. Уже думала к предкам уйти, да Сувр надежду дал, сказал, что заберёшь ты меня из дому. Теперь, если откажешься, мне одна дорога – на каменный мост. Разве ж меня после всего назад примут? А так хоть два витка женой проживу, и горда этим буду. Достойнее тебя нет никого в Ёдоли, а уж краше и в целом свете не сыскать.
Умир зарделся, огляделся смущённо. Тихо ответил:
– Ну… Коли так… Раз по-другому тебе и не жить…
И склонил голову. Коряша опустила на неё смятый венок.
Умир вдруг опомнился:
– Подарок… Я его дома оставил!
Зрин сорвался, подбежал к ним и протянул бусы.
– Так и знал, что понадобятся.
Коряша приняла подарок и тут же надела на шею. Умир взял её за руку и повёл к Благоже. Люд молча расступался перед ними.
На пустоши горели костры. Над ними дымились чаны с брагой. Пахло хмельным мёдом и полынью. Перед рядом хранителей уже выстроились пары брачующихся. Возносили хвалу Ену. Умир с Коряшей встали против Благожи и подхватили напев. После стали принимать в род девиц.
Дорчин подвёл Ислалу к отцу. Мощёр ковырнул себе руку ножом, собрал пальцем заструившуюся кровь и коснулся им белого лба Ислалы, провёл черту посередине, над ней – другую. Ислала вдруг схватилась за грудь, пошатнулась. Дорчин подхватил её, она улыбнулась ему виновато, проговорила побелевшими губами:
– Ничего, в груди просто кольнуло. Это от радости.
Благожа сняла с пояса нож и царапнула им руку чуть выше запястья. Мазнула кровью по лбу Коряши, рисуя знак рода и приговаривая:
– Перед предками называю тебя, Коряша, своей дочерью. Отныне едины у нас кровь, хлеб, дело и род.
Остальные хранители ещё долго выводили на лбах девиц знаки родов. После родители или старшие из семей повели молодых по домам. Их провожали родичи девиц, нагруженные узлами и коробами с приданным. За Услалой Нежан с Силаном и работниками несли нескончаемые сундуки с добром.
Благожа подозвала Медару:
– Отведи Умира с женой в дом, ты старшая сейчас. И мальцов наших заберите.
Коряшу никто не провожал.
Запищали сипло берестяные свиристелки. Затараторили трещётки. Заглушая их, над пустошью прогремел голос Сувра:
– Отправляйте неразумных по домам – пришло время гулять и веселиться.
К ведуну подскочила Отрада, о чём-то просила плаксиво. Сувр свёл брови, ответил строго:
– Не пришло ещё время твоё. Ступай домой! – Оглянулся к жене, сидящей позади в травяных подушках: – И ты с ней, нечего пузо перед хмельными выставлять!
Отрада опустила голову, помогла мачехе подняться и побрела с ней с пустоши. Проходя мимо Ретиша, подняла на него полные обиды глаза. Он глянул на неё с торжеством: вот и поквитались. Пусть он и грязюк, зато разумный, с гуляния никто не погонит.
Девицы завели хоровод,