Все мои дороги ведут к тебе. Книга третья. Ольга Шипунова
шептала Ольга, пытаясь обнять его и притянуть к себе его руки. – Там хорошие больницы. Хорошие врачи. Они помогут. Ты снова будешь видеть. Гриша, надо верить…
– Не будь дурой! – ворчал Григорий, отворачиваясь от ее поцелуев и отстраняясь от ее объятий. – Все это стоит огромных денег. Вот во что я верю. Тебе надо подумать о себе и Анечке. Этим твоя голова должна быть забита!
Он тяжело отвернулся. Ольга быстро подошла к столу, где стоял старый примус, разожгла огонь и поставила чайник, в упор взглянув на Шацкого. Он стоял на расстоянии руки, не спуская с нее глаз. Ольга достала из шкафчика чистое полотенце и, смочив его в ведре с холодной водой, протянула Никите. Он принял и, оттирая кровь с губы и лица, прошел в сторону Григория.
– Послушайте, – Никита присел на соседний стул, от чего Гриша неловко повернул голову в его сторону. – Григорий Иванович, в Европе есть хорошие врачи. Здесь вы обречены, тем более в нынешних условиях. А там у вас действительно есть шанс.
– Вот видишь! – Ольга быстро подошла и, обняв Гришу сзади за плечи, благодарно взглянула на Шацкого. – Никита Васильевич много, где бывал. Он знает, что говорит.
– Пусть так. На что? Врачи, клиники, дорога – это деньги! Когда ты поймешь, что в этом мире без денег ничего не бывает, – он тронул рукой ее волосы и, прижавшись к ней изуродованным лицом, мягче прошептал: – Оленька, чудес не бывает. Тебе надо подумать о себе и Анечке. Со мной все кончено.
– Не смей так говорить! – вскрикнула Ольга, в отчаянии толкая его руками в спину. – Не смей! – из глаз ее потекли слезы, от чего она резко отвернулась, не желая, чтобы их увидел Шацкий, пытаясь взять себя в руки, оттирая щеки, но было видно, как затряслись ее плечи от всхлипываний.
Никита тяжело смотрел на Григория, разглядывая чудовищные ожоговые шрамы на его лице, короткую часть оторванной ноги, к которой топорно была приделана деревянная культя. Ольга снова развернулась, обхватывая руками Гришу за плечи, и уткнулась лицом в его темные, местами еще растущие клочками волосы, и, глядя на Никиту, тихо прошептала:
– Понимаете теперь?
Он долго смотрел на нее и Гришу, молча, машинально покручивая черную пуговицу пальто. Его темные глаза скользили по ее красивым серо-голубым глазам, по выбившимся золотистым прядям волос вдоль лица, по линии шеи, переходящей в покатые, заметно похудевшие плечи, некогда сводившие с ума стольких мужчин. Он вдруг вспомнил тот вечер в Майском, когда впервые увидел ее рядом с Сашей. Она тогда показалась ему пустой и заносчивой, что-то змеиное было в той, другой Ольге, отравленное и отталкивающее. Теперь перед ним стояла совсем другая женщина. Несмотря на усталость и худобу, и первые морщинки у глаз, взгляд ее был нежен и прям, пока она обнимала шершавыми ладонями своего изуродованного нареченного, словно ей была теперь известна какая-то тайна. Она давала ей силы и надежду, наполняла ее глаза какой-то иной красотой – красотой любви и поразительной смелости. Однако рядом