Грань искупления. Анастасия Стер
счастлив, что будущий труп не имеет даже собаки, потому что так убивать его будет гораздо проще.
Уже на самом верху я крепче хватаюсь за толстую ветку двумя руками, свешивая ноги вниз. Немного раскачавшись, я с двух ног бью по оконному стеклу. Руки начинают гореть и пульсировать от напряжения, но стекло выбивается лишь с третьего пинка. Я проваливаюсь пятками внутрь комнаты, нелепо и криво проходясь спиной прямо по острым осколкам, полностью оседая на пол.
Секунда, чтобы прийти в себя, и начать чувствовать пульсирующую боль во всем своем теле. Я поднимаю голову и вижу, как урод стоит в центре комнаты в одних трусах, и держит в руке пульт от телевизора так, будто это нож. Вторая рука приклеилась к волосатой груди, а глаза широко раскрыты от ужаса. Я медленно поднимаюсь с пола, коротким рывком доставая нож из-под рукава толстовки, и ступаю прямо на него.
Я чувствую, как мои губы растягиваются в улыбке, а разум затуманивается фантомным запахом крови и человеческого пота. Больше не думаю ни о чем, потому что часть моей личности, которая отвечает за эмпатию и здравый смысл, просто отмирает.
Урод медленно пятится от меня спиной вперед, но упирается в дверь спальни. Его рука торопливо дергает ручку, но я оказываюсь быстрее: одним большим шагом я настигаю его, и делаю резкий взмах ножом, за которым следует истошный крик и брызги крови.
Я отрезал ему правое ухо, которое упало прямо на мои грязные кроссовки. Он хватается за открытую рану, позволяя потоку бардовой крови стекать между пальцев. Крик боли, слезы отчаяния заставляют мои глаза закатиться, а рот растянуться в улыбке. Люди становятся такими жалкими и ничтожными, когда стоят лицом перед смертью. Они перестают контролировать себя, забывают обо всех грехах, думая лишь о том, как бы упасть на колени и умолять о пощаде. Только со мной такое не прокатывает. Никогда.
Урод пытается осесть на корточки, рыдая от адской боли и неожиданности. Слюни, слезы, сопли смешиваются с кровью, делая его отвратительное лицо таким склизким и мерзким. Он уже стал мертвенно-бледным, словно вот-вот потеряет сознание, но у меня другие планы. Я хватаю его за волосы, поднимая обратно.
– Теперь-то ты точно хорошо услышишь мои слова, ведь никакой посторонний шум не отвлечет тебя, – шепчу я около второго уха, пока он завывает, как раненый зверь. – Никто не имеет права оскорблять мою женщину.
Одной рукой я хватаю его лицо в свои тиски, крепко сжимая щеки. Его губы надуваются, а слюни вязкими ниточками стекают на мою кожаную перчатку. Большими пальцами я чувствую очертания его нижних зубов, и с огромным удовольствием бы вырвал их. Запах пота, крови и слюней врезается в нос, и я делаю глубокий вдох прямо около его лица.
– Не закрывай свои глазки, мы еще не закончили, – тихо шепчу я, пока он мычит и пытается издавать крик с надрывом. – Это твои последние минуты жизни, понимаешь, да? – Я начинаю смеяться, пока его глаза горят от ужаса и страха. – Будешь лежать мертвым всю ночь, а об этом не будет знать никто, потому что ты никому не нужен. Жалеешь, что