Песнь Гилберта.
его присутствие. И даже собаку во дворе он замечал раньше, чем она его. Вылазки становились успешнее и спокойнее. А потом начались дожди. От сильных ливней не спасали даже густые кроны деревьев. Солнце днём уже не припекало, а ночи становились всё холоднее и холоднее. Но самое главное – деревья в садах больше не клонились к земле от тяжести фруктов. Всё чаще си́рин встречал засохшие мелкие плоды на голых ветвях. Еда заканчивалась, а дом не становился ближе. Голод и отчаяние толкали Гилберта на более опасные действия. Он пробирался в сарай к домашнему скоту в поисках остатков пищи, заглядывал в окна. И, в конце концов, стал забираться и в сами дома, когда хозяев не было дома, съедая всё, что мог найти. Он обзавёлся рюкзаком, бутылкой для воды и одеждой, сделав в ней прорези для крыльев. Выглядело всё это нелепо, но зато хоть немного помогало в пути и спасало от холода. А ночи тем временем становились не милосерднее. Деревья уже давно рассыпали золото своих листьев по земле, обнажая голые ветки. Трава пожухла и ночами покрывалась изморозью. В особенно холодные ночи даже украденный полушубок не спасал си́рина от холода. Он дрожал всем телом на дереве, выпуская клубы пара, и не мог уснуть. Иногда во мраке ночи Гилберт забирался в хлев и, прижавшись к тёплому телу коровы или овцы, забывался коротким тревожным сном. Он не мог позволить себе долго там находиться. К тому же часто просыпался от кошмаров, в которых приходили люди и учиняли над ним расправу. Измученный холодом и бессонницей си́рин стал более рассеянным. Время от времени мерещились какие-то вещи, которые исчезали, стоило лишь пристальнее на них посмотреть. Всё ещё не было и следа моря, и Гилберт с ужасом думал о наступлении зимы. Сможет ли он пережить несколько суровых месяцев под ледяными ветрами в лесу?
Си́рин не спал уже два дня. По пути давно не попадались деревни с домашним скотом, и ему не удалось найти тёплое пристанище, чтобы урвать хотя бы пару часов беспокойного сна. Поэтому, увидев в темноте очертания сельской местности, Гилберт почувствовал облегчение. Открыв хлев, он бесшумно проскользнул в самый дальний угол и утонул в мягкой шерсти овец. Сон тяжёлой мраморной плитой мгновенно навалился на него, и он проспал до самого утра.
Что-то упало на Гилберта сверху. А затем на него обрушился целый град ударов. От боли и неожиданности спёрло дыхание. Он пытался отчаянно брыкаться, но лишь сильнее запутался в какой-то прочной паутине. Мелькали тяжёлые кулаки здоровенных мужиков, нанося удар за ударом. Гилберт почувствовал во рту привкус крови. На руках, крыльях и ногах туго затянулись верёвки. Его подняли, как тряпичную куклу, и понесли прочь. Сзади жалобно и испуганно блеяли овцы.
Спустя несколько минут люди небрежно бросили си́рина на пол в доме. Гилберт жалобно застонал.
– Пожалуйста, – взмолился он, – отпустите меня. Я улечу и больше никогда вас не беспокою… Пожалуйста…
– Молчать, дьявольская тварь! – рявкнул в ответ ближайший мужчина. – Эй, Генри, подай-ка сюда верёвку!
Си́рину