Созерцатель. Виталий Фоменко
годы заглушала грустные мысли мобильным телефоном. Лежа долгими днями и ночами в постели, в нем она переписывалась со своими родственниками, подругами и бывшими учениками, писавшими ей из разных уголков земного шара: из России, из Центральной Азии, из Европы, из Америки и даже – когда я с семьей был в командировке – из Африки. Отец же мобильные средства связи не признавал, часто ворчал на маму, а иногда, когда звонок нарушал его дневной сон, вырубал из розетки роутер. Мама сердилась, но подстраивалась под его настроения, за долгое время выучив его спесивый, но отходчивый нрав. Он многие годы работал в советской милиции, сталкивался с криминалом не понаслышке. И это обстоятельство, без сомнения, отложилось на его прямом и вспыльчивом характере.
Вместе они прожили пятьдесят семь лет. И когда мамы не стало, отец долгое время пристраивался к пониманию того, как ему коротать судьбу дальше. В какой-то степени также он уже пытался однажды примоститься к жизни: когда на его глазах рухнул Советский Союз. Как и миллионы людей вместе с ним. Но та растерянность все-таки была другого свойства – рядом была, со своим юмором и оптимизмом, мама. Сейчас же он остался один. И мы с сестрой, со своими домами и своим укладом, как он, наверное, считает, живем параллельными жизнями, крылья которых не могут дать той каждодневной, такой привычной ему тени.
Он не верит в Бога. Не верит, еще по-советски. Вернее, даже не воспитанный советским временем, а умудренный опытом той реальности, в которой понятию Бога уделялось остаточное внимание. Как в интеллектуальную нагрузку, как довесок к мировоззрению. Как будто чтение занимательной научно-популярной литературы, в которой Бог – это объект изучения, точно непознанные явления в созвездии Альфа Центавра или реликтовые процессы в глубинах океана: их последствия мы можем наблюдать, но лишь смеем предполагать и спорить о природе, их породившей. В этом интерес, в этом и познавательный азарт. Разминка для ума – заглядывать в неизведанное. Так бывает с людьми, когда они молоды, здоровы и полны жизненной энергии. Когда мир кажется легким, а жизнь, отравленная земными идеями и каждодневными заботами, всамделишной и непроглядно долгой.
Мама тоже не была верующей. Когда мы говорили ей, что нужно следить за диетой, она с ехидцей отвечала:
– А зачем тогда жить, если не можешь вкусно поесть? Если бы мне кто-то намекнул, что бессмертие основано на диете, я бы и тогда еще крепко подумала, отказываться ли от удовольствия. Но мне никто за долгую жизнь не объяснил: зачем жить в пресном теле!
Отец лишь усмехался. Они нажили эту правду вместе. Пришли к ней через многолетние беседы, споры и сомнения. И в этом был их жизненный консенсус. Если бы они умерли в один день – это было бы лучшим лекарством для обоих. А так – умирая, мама смотрела на него, а он на нее. Не имея ни физических, ни временных, ни ментальных сил испить с нею чашу избавления в тот день и в ту минуту.
Только после похорон, после выплаканных эмоций я впервые увидел и услышал отца во всей сакраментальности.