Вихорево гнездо. Женя Каптур
милость и защиты, боялись прогневать. На иных считали хуже бурьяна и изводили всеми возможными способами: своими силами или, вон, зазывали Охотников. Изничтожить фейри – дело не столь трудное. В прямом мире они обладали плотским телом: их можно ранить или убить. К тому же, те боялись железа и проточной воды. Закавыка в другом крылась: живя бок обок с людьми, скрытый народец прибывал в обратном мире, где отличные время и междупутье. В том мире фейри для людей незримы и неуязвимы. Предстают они пред человеком, ежели им самим что нужно. Чтоб убить фейри, надобно заставить их «пересечь границу». И тут-то требуется смекалка и дар особый. Бывалые Охотники кичились умением зреть сквозь «границу». Для них обратный мир лежал, почто россыпь томленых шкварок на сковороде, дай токмо цапнуть вилкой лакомый кусочек.
Схенцы Охотников не шибко жаловали. Имелся у местных к народцу скрытому подход деловой. Редкие фейри совали свой нос в дела людские по причине «божественной лени». А коль вдруг помогали, или куда чаще, пакостили, то это уж когда люди сами вставали у них на пути. Кумекали схенцы, дескать, изловчился ты посадить зад свой голый в крапиву – сам и дурак! Почему зря ее губить? Щи-то с нее ого-ого наварить можно! Перчатки прихватить памятуй. Да и на ошибках чужих учиться стоит. Век тому назад на острове Клард истребили всех волков. Жрут, окаянные, скот, зверье промысловое да и заплутавшими в лесу грибниками, эх, закусить не дураки! И что с того вышло? Расплодились кабаны да зайцы, пожрали урожай, испоганили поля. Зиму народ сидел впроголодь, прирезали больше половины скота, кормить-то нечем, а далее и хворь прокатила. Фейри, может, и не волки. Да только Макошь ведает, что за чем последует. Переведешь народец скрытый, и что с миром сделается? То-то!
В воздухе висела сумрачная мокрядь. Солнце хоть и мелькало скупо, где-то там, за вязкими хмурыми тучами, ветром нагнанные с моря, но толку? Верно щепа догорает, ни тебе тепла, ни света. Пара недель, и вся Пустошь Орлиного Озера окрасится под стать небу в неприметный мышастый цвет. Но доколе пестрят леса с холмами яркими красками – упивайся ими, вбирай в себя. Ступит Морана,18 ведя за собой зиму. А та и рада отбелить все подчистую: леса, пустоши, дома и незахороненные кости тех, кто сию пору не пережил.
Мирно ехала травница меж огороженных пастбищ и поросших высокими деревьями рощ, где на самых верхушках тиса скакали проказливые белки, суетливо пополняя закрома припасами, и щебеча порхали хохлатые синицы. Веяло от корзины со странным бельем березовым мелом. Запах чистоты. Смыло мыло грязь. Смыло мыло и Пылину суть. Чужие натруженные руки, того не ведая, стирали ее секреты. Утекали те с мутной, пенной водой, лопались радужными пузырями. Некогда тайны девушки смывались не столь легко. Они требовали пролитой крови. Отозвалась тупая боль в ребрах. Спохватилась Пыля, что прижимает ладонь к груди. Медленно и глубоко задышала. Промозглый воздух горчил на языке, отдавался в висках стук сердца. Удар за ударом. Удар. Мир в сполохах алой боли. Нет, то было давно! Настолько давно, что и не с ней.
Твердо мотнула
Морана – могучее и грозное божество, богиня Зимы и Смерти.