Сегодня я рисую треугольник. Софья Мироедова
только в паре-тройке крупных городов. Это упущение редакция с лихвой компенсировала подпиской на цифровую версию. Он отличался красивыми обложками с невероятно живо смазанными снимками: балерины в танце или кадр из горного путешествия, портрет бородатого юноши в коричневом свитере на фоне осеннего леса и тому подобные зарисовки «из жизни». За последние пару лет я разжилась там целой полосой. Сперва я писала короткие заметки на последней странице – обзор выставок среди прочих городских анонсов. Со временем редакция расположилась ко мне с таким доверием, что порой предлагала написать очерк на целый разворот о какой-нибудь новой инсталляции Антонио Оле с венецианской биеннале.
Мне нравилась эта работа. Кроме давно известных мне художников я узнавала море новых имен, а вместе с тем углублялась в изучение искусства. Я часто задавалась вопросом, почему мне так интересно исследование работ коллег по мастерству – ведь я по большому счету сама творец, а не историк искусства. Каждый раз решала, что, должно быть, я искала свой собственный мотив, смысл заниматься созиданием – для этого мне нужно было разузнать обо всем богатстве уже существующих вариантов.
Передо мной на стойке бара лежал последний выпуск: как раз вышла статья о параллелях в современных перформансах. Сейчас я листала планшет и делала заметки в блокноте о новой статье – о скульптуре и портрете Луиз Буржуа на фоне её трогательных фаллических «грибов» и размножившихся по всему миру пауков. Редакция снова хотела первый план плюс обзор и сравнения. Я вспомнила предложение Н., читать моим студентам лекции по темам своих статей – и она меня ужаснула. Идеи редакции, казавшиеся мне такой прозой, осели бы фундаментом восприятия искусства в юных, не окрепших умах. Я вздрогнула и приказала себе забыть эту мысль, перелистнув очередной обзор с последней ретроспективы работ Буржуа.
Меня хлопнули по плечу, я обернулась. На стул рядом со мной опустилась К. – моя подруга со студенческих лет, мы три года делили одну комнату и каждый вечер, пропустив по бокалу вина, пускались в нестройные рассуждения об искусстве, литературе и кинематографе. Сейчас она строила карьеру арт-агента. После Университета она некоторое время успешно читала лекции по искусству и блистательно защитила докторскую. Она была тоща, как жердь, во всем её виде было что-то извиняющееся, хотя речи её были очень эмоциональны и ярки. Насколько я помнила, одно время она участвовала в политических пикетах, была арестована, продержана неделю в отделении, допрошена и отпущена. Конечно, никакой угрозы она не представляла, К. была всего лишь еще одним романтиком-идеалистом.
– Привет! Ты уже заказала что-нибудь? – спросила она, стягивая малиновый берет и встряхивая короткими светлыми волосами.
– Нет, жду тебя! – улыбнулась я. – Пересядем за столик?
– Давай!
Мы встретились в еврейской закусочной на углу пяти пересекавшихся улиц: здесь отлично кормили и цены были ровно по карману угасающей богеме. Поэтому и публика собиралась здесь соответствующая –