Сегодня я рисую треугольник. Софья Мироедова
от общества?
– Думаю, да.
– Зависит от общества! – заявил мятежник.
Так продолжилась наша дискуссия на предмет того, что же такое искусство. Мы обсудили, как оно менялось через века, что назначение его также было отличным на различных этапах развития человечества. Моей идеей было не просто читать лекцию, а заставить уже готовых профессионалов задуматься над тем, чем является предмет, которому они собрались посвятить жизнь. У меня в голове уже была тема следующей лекции – «Искусство vs Ремесло», но я старалась её не затрагивать. Всему свое время. Я никогда не задумывалась, что какие-то пять-семь лет так сильно влияли на человека: эти ребята были младше меня меньше, чем на десять лет, но они редко задумывались собственно над тем, что составляло будни любого творца.
Где-то на середине лекции я получила сообщение от М. Мы должны были встретиться только завтра, но он писал «Я помню, что у вас сегодня лекция в Академии, мы могли бы пройтись после нее, у меня есть несколько идей по поводу открытия?». Что и говорить, весь остаток занятия я думала только о мутно-голубых глазах и черном худощавом силуэте. Я ответила, что буду свободна через тридцать минут, он написал, что встретит меня на выходе из академии.
5
М. был в беспорядке, и мне это нравилось. Наверное, дело было в том, что он был таким же невротиком, как и я. Я как-то читала, что невротики склонны неосознанно себя замедлять, чтобы компенсировать внутреннюю истерику. Никогда бы не сказала, что я невротична, но линии моих ладоней говорили об обратном. Если верить моим морщинистым узким кистям рук с длинными пальцами и чуть кривыми безымянными, я крайне эмоциональна и склонна к безумию. Возможно, так оно и есть. Я точно склонна к навязчивым идеям. Мой сегодняшний спутник со своим беспорядком как раз рисковал стать таковой.
Мы шли вдоль набережной и говорили о путешествиях. Ни слова о проекте, ни мысли об открытии. Я рассказывала о Востоке, а он – о Западе. Я о Сингапуре, а он – о Париже. Мы говорили о музеях и галереях, о тайных музыкальных барах, об узких улочках и широких проспектах. Он обещал, что мне понравится Париж, а я задумчиво представляла его высокую худую фигуру на автостраде Бангкока. Разговор был таким естественным, будто мы знали друг друга уже вечность.
Через какие-то полчаса мы вышли на сверкающий холодными огнями проспект. Со всех сторон доносились праздные разговоры туристов и торопливые шаги местных, спешивших по домам, гул проезжей части и громкие рекламные позывные. Нам пришлось говорить громче, иначе шум города заглушал наши трогательные откровения. Мы остановились на светофоре: он вышел вперед, а я, заглядевшись на подсвеченный собор, чуть отстала. Внезапно М. резко развернулся так, что я практически врезалась в него.
– Ой, аккуратней! – мягко сказал он, поймав мои ледяные ладони своими руками.
Прикосновение длилось мгновение, прежде чем он вернул руки в карманы. Но показалось, что прошла целая вечность: будто всё тело пронзил электрический разряд. Меня словно глухо ударили в грудь.