Сюжетная типология русской литературы XI-XX веков (Архетипы русской культуры). От Средневековья к Новому времени. Владимир Васильев
обращается в слезной молитве к Господу: «Владыко мой, Исусе Христе, сподоби мя, яко единого отъ техъ святыхъ, и даруй ми по стопамъ ихъ ходити <…> и даруй ми даръ, его же дарова отъ века угодникомъ»219. Глеб, находящийся рядом, внимает каждому слову брата. (В научной литературе неоднократно было отмечено, что автор Ск. отступил от канона, внеся в образы Бориса и Глеба противоречивые характеристики. Братья желают жертвы, но одновременно боятся ее, печалятся и плачут об отнимаемой у них жизни. Борис «помышляаше о красоте и о доброте телесе своего, и сльзами разливаашеся вьсь <…> Образъ бо бяаше унылъй его, възоръ и скрушение сьрдьца его святаго»220. Так же и Глеб умоляет убийц: «Не деите мене, братия моя милая и драгая! Не деите мене, ни ничто же вы зъла сътворивъша! <…> Помилуите уности моее <…> Не пожьнете мене отъ жития не съзьрела, не пожьнете класа, не уже съзьревеша, нъ млеко безълобия носяща! Не порежете лозы не до коньца въздрастъша» и пр.221 Ср.: сопротивление Андрея Боголюбского убийцам222.
Во втором случае завязка конфликта мотивирована желанием героя испытать мученичество. О внешнем или внутреннем враге, мучителе, пока ничего не говорится, но его последующее появление уже запрограммировано. Пример такого варианта композиции мы находим в летописной повести об убиении Андрея Боголюбского и в «Повести о Михаиле Тверском».
Перечисляя княжеские и христианские добродетели Андрея Боголюбского, автор пишет о его ночных молитвах в храме: «…плачася о грисехь своихъ, възлюбивъ нетлененая паче тленьныхъ и небесная паче времененыхъ и царство съ святыми у вседержителя Бога паче притекущаго сего царьства земльного»223. О своей смерти он узнает «напереде», но «ни во что же вмени»224. Автор вкладывает в уста князя перефразированные слова Евангелиста, которые типичны для подобной ситуации в мартириях: «Аще кто положить душю свою за другъ свои, можеть мои ученикъ быти»225. (Ср.: «Болши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя» [Ио. 15, 13].) Затем на сцену выступают убийцы.
В «Повести о Михаиле Тверском» читатель сначала узнает, что герой выбрал путь мученичества. Он «измлада» запомнил евангельскую заповедь отречения и «положи на сердци си, како бы пострадати» и т. п.226 Это желание должны осуществить появляющиеся затем в сюжете его «сыновец» (племянник), князь Юрий Московский, и татары. Заключенный в Орде с колодой на шее Михаил обращается с молитвой благoдарности к Богу: «Слава тебе, Владыко человеколюбче, яко сподобил мя еси прияти начаток мучения моего, сподоби мя прияти и кончати подвиг свой», «…давно бо жадах, да ми пострадати за Христа»227. Даже когда ему предлагают побег из Орды, согласно версии повести, он отвечает отказом228. (Заметим, что отказ мотивируется нежеланием оставить в беде дружину229.)
Необходимо включить в структурно-типологическую модель жизнеописания мученика также мотивы его
Жития святых мучеников Бориса и Глеба… С. 5.
Сказание о Борисе и Глебе. С. 282.
Там же. С. 292.
См.: Повесть об убиении Андрея Боголюбского. С. 331.
Повесть об убиении Андрея Боголюбского. С. 326.
Н. Серебрянский отметил, что заимствования из Ск. о Борисе и Глебе встречаются почти в каждом русском княжеском житии. (См.: Серебрянский Н. Древнерусские княжеские жития. М., 1915. С. 291.) «Стремление точнее провести параллель со св[ятыми] братьями Борисом и Глебом приводит иногда биографа Андрея даже к намеренным неточностям» (Там же. С. 144), – замечает исследователь по поводу данной фразы.
Сказание об убиении в Орде князя Михаила Черниговского… С. 328.
[Охотникова В. И.] Пространная редакция Повести о Михаиле Тверском. С. 17; ср.: с. 20, 21.
Там же. С. 22, 23.
В. А. Кучкин пишет, что «Михаил не отвергал возможности спастись бегством от татар» (Кучкин В. А. Повести о Михаиле Тверском. С. 12.)
[Охотникова В. И.] Пространная редакция Повести о Михаиле Тверском. С. 25.