Куда уходит детство. Николай Шмагин
уху на всякий случай, для профилактики.
– Ну, чево скукожились? – напустилась старуха на пацанов. – Это ваш брательник троюродный, Иван. Поиграйтесь пока во дворе с ним, а я к родне зайду. Тока гляди у меня, не удумайте безобразить.
Старуха зашла в дом, а пацаны тут же стали бить по грязи сапогами так, чтобы брызги летели на Ваньку, испытующе поглядывая на него при этом: не полезет ли он к ним драться, и уж тогда они покажут себя.
– Хотите, я вам нашего Борьку покажу? – не обратил внимания на вызов родственников Ванька и подвёл их к сараю: приникнув к щелям в двери, мальчишки с интересом стали разглядывать боровка, который отвечал им взаимностью, громко и дружелюбно хрюкая на весь двор.
– Живём как мухи, – закряхтел дед, опускаясь на скамеечку. – Нынче жив, а завтра глядишь, на мазарки отнесут. Жалко Матвеича, правильный был мужик, – дед потянулся спиной и поморщился: – болит, проклятущая, ети её в дышло. Не отпускает никак.
– Курить бросай, – отозвалась бабушка, латающая у стола одежду. – Настя-то после похорон с лица спала, к дочери переехала, в город, – она безуспешно пыталась вдеть нитку в иголку. – Не вижу ничего без очков, кляча старая.
– Давай я вдену, – Ванька ловко вдел нитку в тонкое игольное ушко и подбежал к деду: – дед, на мазарки, это на кладбище, да?
Дедушка молча пускал дым в отдушину…
– Правильный говоришь, был, – продолжила разговор бабушка, – а кто партбилет в горкоме на стол бросил? Это счас полегше дышать стало, а тогда? Чуть не упекли, куда Макар телят не гонял, по старости отделался.
– Балаболишь, чего не знаешь, сорока, – осерчал дед. – Пенсию ему начислили курам на смех, а стаж поболе моего. Да што говорить без толку…
В наступившем молчании было слышно, как мерно тикают ходики.
– Займут квартеру-то ихнюю оглоеды какие-нибудь, тогда што?
– Ништо, где наша не пропадала…
– Дед, у меня усы выросли, потрогай! – вскинулся Ванька, удивлённо пощипывая себя за верхнюю губу. – Помнишь, чего обещал?
Дед провёл пальцем по гладкой губе внука и, усмехнувшись, протянул ему цигарку: – На, курни, и впрямь растут.
Обрадованный Ванька жадно затянулся: слёзы посыпались из глаз, он задохнулся, закашлялся и, пошатнувшись, сел рядом с дедом.
– Чему внука учишь? – рассердилась не на шутку бабушка.
– Ништо, – усмехается дед в усы, – зато опосля не будет курить. На, ещё попробуй, – но Ванька не выдержал испытания и с позором ретировался.
– Ноги ноют, к непогоде видать, – вздохнула бабушка и в это время лампочка под потолком мигнула и погасла. В наступившей темноте было слышно, как дед чиркнул спичкой, и кухня озарилась тусклым светом, к неописуемой Ванькиной радости.
Бабушка зажгла керосиновую лампу, и сразу стало гораздо светлее.
– Будем сумерничать, как прежде бывало, – она посмотрела на внука, с интересом разглядывающего лампу, и улыбнулась:
– Ванюшк, загадку вам с дедом задам, слушайте: «Стоит мост на семь вёрст; на мосту дуб, на дубу