.
в компании этих ласковых, пьяных от тепла, еды, любимой работы, ничтожных градусов и друг друга бессмысленных людей. Как Артур мог подумать, что это то, по чему она скучала? Лажевский сосал глинтвейн из железной кружки и выглядел как дома. Сережа запалил цигарку; потек горьковатый дымок.
В одиннадцать было уже совсем темно – август все-таки. И холодно. На берегу речки пылал мангал – повара-азербайджанцы жарили шашлыки и раздавали всем желающим. Неподалеку были выставлены спонсорские дары: ром, мохито. Яну он заметил почти сразу же – она щеголяла синайским загаром в компании нескольких журналистов и мыльного продюсера. Что ж, прогресс налицо – в прошлый раз были просто бандосы. Яна исчезла из виду и нарисовалась уже за спиной.
– Прости, я не выделываюсь, здесь просто нормальных сигарет нет, – объяснялся он.
– Ничего страшного.
– Знаешь, у меня был случай… Я заканчивал учиться и подрабатывал охранником в кабаке. Просто – деньги нужны были. Это был настоящий грошовый шалман, туда даже бомжики иногда заходили взять соточку. В один прекрасный день мой университетский приятель, который мог позволить себе изображать золотую молодежь, завел ко мне товарища-иностранца. Товарищ был из Корка; после двухсот мы заговорили о Джойсе. У ирландца был культурный шок – представь, охранник в шалмане поддерживает разговор об «Улиссе». Мне кажется, ты сейчас напоминаешь этого алиена – тебе кажется, что Генрих, например, пытается произвести впечатление на Оленьку, а Лажевский – понравиться тебе. Это не так. Вернее, не совсем так. Они взаправду этим живут. Вот этот их ломаный староанглийский, мелодекламация пьяная – это такой нераспространенный культурный код. Таким образом узнают своих. Я не то чтобы разделяю, но сильно сочувствую. Еще я помню, как мне тогда было несколько неудобно – перед этим ирландцем, который искренне, наверное, полагал, что есть люди, предназначенные пасти овец, а совсем другие – разговаривать о Джойсе. Замечательность нашей страны в том, что овцы и Джойс вполне могут сочетаться. Не исключено, что это единственное по-настоящему стоящее завоевание коммунизма.
Ридли дергал гитару; на середину горницы вышла Оленька с Бэрримором-Лешей. Они медленно и нежно танцевали.
– Пусть говорят о чем угодно. Я неуч и мне интересно. Только я не уверена, что им на самом деле есть что сказать.
– Здорово, Данечка!
– Вечер добрый, – Данька резко повернулся и чуть не выплеснул на нее коктейль.
– А это мои коллеги. А это Даня Батманов… – промурлыкала Яна. Батманов – это было имя в миру, псевдоним для журналов, куда Данька время от времени строчил ресторанные обзоры и рецензии на свежую литературку.
– Мы знакомы, – кивнул высокий мулат. Второй, тоже чернявый, но скорее похожий на серба, улыбнулся и подтвердил. Парни были братья; оба журналисты с того самого регионального канала, где Яна про погоду.
– Во замечательно как, – Яна была чуть разочарована: честь открытия новых людей принадлежала не ей; Данька уже и здесь наследил.
– Пойдем есть