Кваздапил. Наявули. Петр Ингвин
– правда, а что – нет?! Наяву ли приходил дядя Саша из соседнего дома, или это очередной глюк вроде встреч с Гаруном и Данилой?
«Наяву ли, наяву ли, ная-ная, вули-вули …» – певуче звучало в пустой голове на мотив кришнаитской мантры. А часы с календарем показывали то же утро – как в известном фильме «День сурка». Только события не повторялись, как в том фильме, а подкидывали сюрпризы. То Гарун пришел убить меня, то не меня, то меня, но не Гарун, а Данила – убить меня так, чтобы подумали на Гаруна…
По ушам ударил звонок в дверь – долгий, требовательный.
Что на этот раз? Точнее, кто?
А если снова Гарун? Не снова, конечно. Он приходил не по-настоящему, а только в моих «наявулях». И не понравились мне его визиты – от версии с «зеркалкой» до сих потряхивает, и, тем более, не люблю, когда в меня ножиком тычут, даже если факт тычка остался за кадром, а не как в варианте с Данилой. Если бывший друг придет, чтобы ткнуть – он в своем праве, я действительно опозорил его сестру. Не важно, что хотелось мне совершенно другого. Так сложились обстоятельства. То, чего мне хотелось, я получил, пришло время расплаты.
А если меня все же разыскали очередные «знакомые» Люськи? Не зря же эта мысль сидит занозой так, что даже во сне являлась.
А если Костя передумал, и за дверью – внушительный Валера с какой-нибудь насыпной штучкой в руке, от которой внешних следов для предъявления следствию не останется, а избитое тело позавидует состоянию, которое было после встречи с Люськиными друзьями?
Двигаясь как сомнамбула, я накинул банный халат и, словно в шпионском боевике, встал сбоку от двери. Вряд ли кто-то будет стрелять, но инстинкт самосохранения толкнул на эту глупость.
Глупость ли? Посмотрим.
– Кто? – громко спросил я.
– Кваздапил, это я, – донеслось снаружи.
Этот грубоватый гортанный голос ни с каким другим не спутать. И эту уже слышанную фразу. Я открыл дверь.
До проблемы рукопожатия – быть ему или нет – даже не дошло, сокрушающий удар в грудь отправил меня в нокдаун. Я пришел в себя на полу – Гарун едва сдерживался, чтобы не запинать до смерти.
– Я верил тебе как брату, а ты…
Просить прощения глупо.
– Я сожалею и все понимаю. Что бы ты ни сделал, это будет справедливо, потому что я виноват. Не тяни.
Ярость в глазах Гаруна немного утихла.
– Поговорим. – Он нервно прошел на кухню и бухнулся на табурет.
Поднявшись и оправив халат, я сел по другую сторону стола. Грудь страшно болела.
Поговорить – это здорово. С приговоренными не разговаривают. Разве только о последнем желании. Если это именно такой случай, то я хочу, чтобы никто не пострадал: то есть, чтобы родители и сестра не увидели убитого сына, а Гарун не сел в тюрьму. Лучше я сам брошусь с крыши или под машину.
В любом случае, во сне (как и во сне, который во сне) все было хуже. Там со мной не разговаривали.
– Ты знаешь? – спросил Гарун.
Он глядел в пол.
– О свадьбе и что было после? Вчера рассказали.
– Ты понимаешь, что отец не мог поступить по-другому?
– Да.
– И понимаешь, что Хадя тоже не могла поступить